Древо скрелингов

Мы с Ульриком трудились не покладая рук, и поскольку моя работа была сопряжена с разъездами, в сентябре 1951 года мы решили отдать своих детей в английскую школу-пансион. Школа Майкла Холла в сельском Суссексе была отличным учебным заведением, преподавание здесь велось по системе Стейнера Уолдорфа, и все же частые разлуки с детьми внушали мне чувство вины. Последние несколько месяцев Ульрик плохо спал, его ночной покой тревожили видения, которые он называл «вмешательствами» — они являлись ему, когда душа Эльрика, неразрывно связанная с его внутренним миром, переживала сильные потрясения. По этой причине и некоторым другим мы позволили себе продолжительный отдых в летнем доме своих шотландских друзей, которые в то время работали на Тринидаде в Комиссии по независимости Вест-Индийских колоний.

По их возвращении на Кэп Бретон мы должны были оставить этот восхитительный домик и, съездив к родственникам Ульрика в Новую Англию, вернуться в Саутхэмптон на "Королеве Елизавете".

Погода была чудесная. Уже чувствовалось дыхание осени — ее предвещали прибрежные ветра и заметное похолодание моря, которое безраздельно принадлежало нам и тюленям, образовавшим маленькую колонию на одном из множества поросших лесов островков Саунда. Эти островки были прекрасны в любую пору. Сезонные перемены природы как нельзя лучше помогали нам отдохнуть после года неустанных трудов.

Мы с Ульриком любили свою работу, но она требовала от нас дипломатичности, и порой наши лица болели от улыбок! Теперь мы могли бездельничать, читать, хмуриться, если хотелось, или, наоборот, радоваться восхитительным пейзажам.

На вторую неделю после прибытия нам, наконец, удалось полностью расслабиться. Мы приехали из Инглиштауна на местном такси и начали замечательную жизнь, уединенную, без личной машины и общественного транспорта. Честно говоря, я так привыкла к хлопотам, что несколько первых дней меня снедала скука, но я отказывалась занять себя делами. Я продолжала активно интересоваться природой и историей этих мест.

В ту субботу мы сидели на балкончике комнаты под крышей с видом на залив Кэбот Крик и его маленькие лесистые островки. Один из них, в сущности, большой камень или скала, при высоком приливе полностью уходил под воду. Именно там индейцы местного племени какатанава топили своих врагов.

У нас были великолепные русские бинокли, купленные во время последнего визита в родовое поместье Ульрика за неделю до возведения Берлинской стены. В тот день я могла совершенно отчетливо рассмотреть каждого тюленя. Они все время были у нас перед глазами, либо могли вот-вот появиться, и я искренне полюбила этих игривых созданий. Но, пока я следила за приливом, захлестывавшим скалу Тонущих, вода вдруг взволновалась и забурлила. Меня охватила неясная тревога.

В беспокойстве моря чудилось что-то новое, чему я не могла найти названия. Даже в легком дуновении западного ветра слышалась другая нотка. Я сказала об этом Ульрику. Он был в полудреме, наслаждаясь своим бокалом бренди с содовой, и лишь улыбнулся. Все это проделки Аулд Стром, мстительной колдуньи, объяснил он. Неужели я не читала местный путеводитель? Старуха — так назывался по-английски непредсказуемый приливной вал, сильный, завихряющийся поток, который мчался среди десятков островков Саунда, порой образуя опасный водоворот. Французы окрестили его «Le Chaudron Noir»,

«Черный котел». В девятнадцатом веке он затягивал в себя малые китобойные суда, и лишь год или два назад поглотил каноэ с тремя школьницами, приехавшими на каникулы. С тех пор никто не видел ни лодку, ни девочек.

В мою левую щеку ударил сильный порыв ветра. Окружавшие домик деревья зашептали и закачались, будто встревоженные монахини. Потом вновь воцарилось спокойствие.

— Пожалуй, сегодня вечером не стоит нырять. — Ульрик окинул воду задумчивым взглядом. Подобно многим людям, уцелевшим в мясорубке войны, он иногда казался глубоко опечаленным. Его лицо с высокими скулами и заостренным подбородком оставалось таким же невероятно красивым, как в первые годы нацистской оккупации, когда я познакомилась с ним в его поместье. Зная о моих планах на следующий день, он улыбнулся мне. — Но мы сможем поплыть в другом направлении. Серьезная опасность подстерегает нас только там, у самого горизонта. Видишь? — Он вытянул руку, и я нацелила бинокль вдаль, туда, где вода потемнела, испещренная полосами, будто жидкий мрамор, и закручивалась быстрыми вихрями. — Старушка нынче в сильном гневе!

— Ульрик положил ладонь мне на плечо. Как всегда, его прикосновение ободрило меня и принесло чувство уюта.