Древо жизни

– Вы превзошли самого царя Соломона, – сказал Биркин, – тот по его собственному признанию не мог постичь только трех вещей – путь орла в небе, путь корабля в море и путь мужчины к сердцу женщины, – при последних словах его брови несколько озадаченно взметнулись вверх.

Ободренный похвалой Северин в двух словах описал свои поиски.

– Сердце успокоилось на Борисе Яковлевиче Каменецком, наверняка слышали о таком. А вот как к нему путь найти? Без какого-нибудь Соломона не обойтись! – со смехом закончил Северин свой рассказ.

Присутствовавшие его смех не поддержали. По лицу Биркина пробежала тень, а Наташа несколько отрешенным голосом сказала:

– Можно и без Соломона. Завтра Борис Яковлевич устраивает очередную показушную презентацию. У меня есть пригласительный билет. Могу провести и даже познакомить.

Северин безуспешно пытался убедить себя, что радость от успешного продвижения дела превалирует над предвкушением завтрашней встречи с Наташей. Борьба этих двух чувств заслонила от него на минуту все остальное.

– Очень обяжете! Буду счастлив! – сказал он и поспешил уравновесить последнее: – А этот Каменецкий, как он вообще?

– Что же мы так сидим?! – воскликнул Биркин. – Наташенька, свари, пожалуйста, кофейку и сообрази там что-нибудь.

Девушка послушно ушла на кухню, старик же поднялся, прошелся по кабинету, зачем-то поправил книги на столе, подошел к шкафу, достал бутылку коньяка.

– По рюмочке или вы за рулем? – спросил он.

– За рулем, но можно и по рюмочке, – ответил Северин.

– Вы что-то сказали по телефону о деле, – напомнил Биркин через несколько минут, перекатывая в руках пузатую рюмку.

– Ах да, конечно, – спохватился Северин и потянулся к портфелю.

Можно было бы не упоминать, что в этот момент в кабинет вошла Наташа с подносом, на котором дымились три чашки с кофе, стояла тарелка с наложенными в два ряда бутербродами с сыром и колбасой и блюдце с нарезанным лимоном.

– Вы, Евгений Николаевич, наверно, сегодня за своими поисками и не обедали, – сказала она, ставя поднос на столик так, что тарелка с бутербродами оказалась перед Севериным.

Биркину хватило одного взгляда на листок.

– А, Федоров! – воскликнул он.

– Да, действительно, там на обороте был штамп музея Федорова, – сказал несколько удивленный Северин, – а он кто был, этот Федоров, священник?

– Нет, что вы! Николай Федорович Федоров – великий русский философ, «Московский Сократ» по определению другого великого русского философа Сергия Булгакова, по основному месту службы библиотекарь Румянцевской, в будущем Ленинской, библиотеки. Жил во второй половине прошлого, черт, никак не привыкну, позапрошлого века. Создатель философии общего дела, впрочем, термин придумали его последователи, которые и опубликовали его труды, как водится, после смерти основоположника.

– И в чем же состоит это общее дело? – спросил Северин, более для поддержания разговора.

– В двух словах не скажешь! – Биркин привычно воодушевился. – Если, конечно, вы не удовольствуетесь определением «Учение о воскрешении» или, более развернуто, «Учение об объединении живущих сынов для воскрешения умерших отцов».

– Что-что? – спросил Северин, судорожно сглатывая.

– Из философии общего дела вырос весь русский космизм, пожалуй, крупнейший вклад России в сокровищницу философской мысли, – несся вперед Биркин, не обращая внимания на недоумение собеседника, – из всего, что дала Россия в двадцатом веке, с этим может сравниться только большевизм и художественный авангард.

– Я не являюсь страстным поклонником русского авангарда, – Северин, наконец, нашел в себе силы сформулировать нечто членораздельное.

– Обрати внимание, Наташа, на тонкость замечания Евгения Николаевича! – с какой-то радостью вскричал Биркин. – Из уважения к старому большевику он умолчал о своем несомненно отрицательном отношении к большевизму и в то же время тактично дать понять, что считает философию общего дела чушью собачьей! Так, Женечка, нельзя, это отрыжка юношеского максимализма! Всем вам, молодым, свойственно это пренебрежительное отношение к старикам, дескать, ничего-то мы не понимаем, что уж говорить о тех, кто жил в веке прошлом, недалеко ушедшем от каменного, ни тебе компьютеров, ни тебе мобильных телефонов с автомобилями. А вот как раз они-то и понимали, они видели общую картину мира, не замутненную суетливо снующими электронами и электромагнитными волнами. Между прочим, последователями Федорова были Вернадский, Циолковский, Чижевский…

Северин удивленно затряс головой, эти фамилии ему были, конечно, хорошо известны, но ассоциировались исключительно с научно-техническим прогрессом. Тут он, как говорится, включился и стал более внимательно слушать старика. Тот же неудержимо несся вперед.