Древоходец. Книга вторая. Вместе с дублем

Тиск опасался остаться без Здоровяка — лишившись такой поддержки, мог потерять главенство в отряде и постарался убедить того остаться:

— Как ты собираешься убивать барона? Подкрадёшься сзади и ударишь оглоблей?

— Что-нибудь придумаю, — отвечал Здоровяк.

— И что же такого ты придумаешь? Достать его можно только издалека. Из лука стрелять умеешь?

— Пробовал по молодости, но не так чтобы очень. Вот из арбалета, из того лучше получалось.

— Дураку понятно — с арбалета, да из засады намного сподручней. Продадим в Конте лошадей с повозкой — купишь себе арбалет с болтами. С недельку поживёшь в лесу, приноровишься стрелять, и садись в засаду, жди барона, — уговаривал Тиск.

Здоровяк, в конце концов, посчитал доводы насчёт арбалета убедительными и решил остаться.

Когда Костуш хотел вскочить на лошадь, Тиск его остановил:

— Тебе так нельзя, нельзя с непокрытой головой. Без шапки у нас ходят только рабы и иностранцы.

Тиск снял с какого-то раба соломенную шляпу, ранее принадлежащую приказчику, и передал Костушу.

— И вот ещё: без оружия свободному тоже никак нельзя, — говоря это, он снял кинжал со своего пояса и протянул Костушу.

Пристёгивая к поясу длинный, с локоть, кинжал, Костуш вспомнил, как именно этим кинжалом, Тиск недавно убил надсмотрщика.

Принимая участие в хирургических операциях, изучая на трупах анатомию, Костуш достаточно «загрубел», но, когда Тиск убил беспомощного человека, внутренне Костуш содрогнулся от неприятия, но вида не показал, а справившись с эмоциями, отметил для себя две вещи, которые его поразили: полное равнодушие к убийству всех окружающих, в тои числе и двенадцатилетней девочки, а ещё мастерство Тиска.

Как человек, знакомый с медициной, Костуш смог оценить, как выверенно точно был нанесён удар в сердце.

— Это что же ты за моряк Тиск, если так ловко, так мастерски можешь убивать людей? — задал себе вопрос Костуш.

Тиска с Костушем окружили несколько бывших рабов и, прежде чем двинуться дальше, потребовали рассказать куда и зачем они теперь пойдут.

Тиск объяснил, что пока с ними Костуш, он хотел бы поскорее добраться до поворота к городу Булун, а дальше съехать с тракта, и уже просёлочной дорогой вдоль реки двигаться к Конту.

— Как уйдём с тракта, остановимся на ночёвку, и всё обсудим, — описал Тиск ближайшие планы.

Люди разошлись, и караван наконец-то двинулся.

Лошадь под Тиском вела себя нервно, норовя сбросить незнакомого и не очень опытного всадника и это ей почти удалось, но подъехавший Костуш, положил руку ей на шею и дав небольшой импульс успокоил. После чего лошадь пошла мерным, ровным шагом, свесив голову и больше не взбрыкивала.

— Ловко у тебя получается, — заметил Тиск.

Костуш отмахнулся от похвалы, и, продолжая ехать рядом, спросил:

— Барон превратил Здоровяка в раба — разве так можно? Разве здесь за такое не наказывают?

— По законам королевства, конечно, это преступление, но барон хозяин на своей земле. Кто чего докажет? Своё клеймо поставил, бумагу, что купил раба у кого-то, состряпал и всё! Да и бумага не нужна, если есть недавно умерший раб.

Бывали случаи, когда таких вот, бесчестно заклеймённых, пытались вытащить родственники, обращались к герцогу и тот заступался, но не часто…, заступался не часто.

— А меня, как собирались в раба превратить, да ещё и сразу продать?

— Так, чего здесь хитрого? Клеймо, на всякий случай, приказчик всегда с собой возит. Заклеймили бы тебя уже сегодня, а на рынке у них свои люди, — помогут бумаги выправить. Так что, не будь ты Древоходцем, может уже завтра, ехал бы в другой клетке в Конт, а дальше — весло ворочать на галерах.

— Так просто? — удивился Костуш.

— А чего сложного? Труднее тёлку ворованную продать: у тёлки всегда хозяин есть, искать будет. А нас с тобой — пришлых, кто искать будет?

— Слушай, вот думаю: зачем вам убивать людей барона? Поставьте им клеймо и продайте в Канте. На рабов бумаги-то у вас есть?

Тиск некоторое время ехал молча, а затем произнёс:

— Злоба ум-разум застила! Очень уж хотелось своими руками…. Но ты прав — зачем убивать? А в Конте у меня ещё по прошлой, свободной жизни, знакомства остались. Я там смогу их продать на галеры и даже без бумаг.

Как сегодня вечером на стоянку встанем, костёрчик разожжём… Ты говоришь они ближе к ночи очнуться?

— Где-то так, — ответил Костуш.

— Вот как очухаются, в себя придут и начнём клеймить.

— А чего пока без сознания не заклеймить? Всё бы спокойней прошло.

— Тебя не клеймили, и ты не понимаешь! Меня клеймили три раза, а здесь…, — Тиск махнул рукой себе за спину, — вон сзади идут, — кого пять, а кого и шесть раз. А эти, баронские дружинники, людей хватывали в рабов превращали. Надсмотрщики, почти все, и клеймили сами, и потом издевались.

Да, клеймо больно, но больнее, страшнее другое — тебя превращают в скотину. Пусть теперь и они почувствуют! Хорошо ты подсказал!

Справа к тракту, одна за другой, стали примыкать просёлочные дороги, по которым подходили люди и повозки, всё больше и больше заполняя дорогу.