Дрянь с историей

Его аккуратность на грани педантизма и потрясающее терпение, не свойственное обычно людям, обладающим такой чертой: когда она что-то небрежно бросала, он и взглядом не выражал неудовольствия, просто брал и молча исправлял — словно так и надо было. А ещё при всей авторитарности он обладал удивительным — вдвойне удивительным в таком случае — умением слушать и слышать. Принимать и учитывать чужую точку зрения.

И — да. Доверие. Пару раз достаточно сурово испытав, он записал её в число «своих». Может, рассказывал не всё, но был честен и больше ничем не обижал.

Среди ночи Ева с трудом забылась мутным и липким, тяжёлым сном, а наутро встала совершенно разбитой и с опухшим лицом, так что, пытаясь привести себя в приличный вид, едва не опоздала на занятия, безнадёжно пропустив завтрак.

…А Сеф в такие дни всегда находил время прихватить для неё пирожки.

Ева шла на пару в отвратительном настроении, но с чётким пониманием: она понятия не имеет как, но очень хочет всё исправить, потому что нельзя допустить, чтобы их отношения закончились вот так. Да, наверное, это глупо, и сошлись они только из-за схожих проблем. Да, отчасти она привязалась к нему только потому, что не нашлось других вариантов. Да, наверное, решив проблему с Той Стороной, можно попытаться найти кого-то другого, более… удобного.

Но, чёрт побери, она не хотела удобного, она хотела этого! И даже если через несколько месяцев всё это ей надоест, это будет взвешенное, осознанное решение, а не такая вот чудовищная спонтанная глупость.

Невыносимо было думать, что она для него — предательница.

Невыносимо видеть на совместных занятиях отрешённо-спокойное, равнодушное лицо. Настолько холодное, что даже приветствие едва не застыло в горле, а больше Ева не сумела выдавить из себя ни слова.

Невыносимо, что он даже не задумался о мести и словно забыл про браслет: от этого она чувствовала себя ещё более мерзкой.

Но к концу занятий Ева сумела более-менее взять себя в руки — помогли студенты и потусторонние существа. А ещё появилась идея, как заставить Сефа… не простить, нет, но хотя бы начать с ней разговаривать.

Расследование. Нужна какая-то информация, достаточно важная, чтобы он согласился выслушать и хотя бы для начала признал полезность. А там… может, выдастся случай поговорить по душам, покаяться, извиниться, поклясться в чём угодно… Она боялась, что вернуть его доверие уже не получится, но не могла не попытаться.

Дело оставалось за малым: понять, где взять это «что-то полезное».

К сожалению, внятных идей, способных сдвинуть расследование с мёртвой точки, у неё как не было изначально, так и не появилось в момент необходимости. По крайней мере, таких, которые не могли бы в случае неудачи всё испортить, вроде попытки шантажа оставшихся подозреваемых. Шанс переиграть опытного преступника невелик, а вот дать ему понять, что след взят, и предоставить возможность удрать — запросто. Этого ей Серафим точно не простит и запишет в подозреваемые или сообщницы. И так непонятно, почему до сих пор не записал.

С этими унылыми мыслями Ева возилась на своей части полигона, приводя рабочие места в порядок после занятий второго курса. Разложить в специальные ящички ценные тушки призванных с Той Стороны существ, дождаться прикладников, чтобы забрали, за это время ещё раз всё проверить…

Сегодня Калинину не заставили долго ждать, с соседней кафедры пришло двое уже знакомых парней постарше и увязавшаяся с ними девушка с первого курса, похожая на юного ангела с рождественских открыток. Тоже знакомая — Петракова, староста одной из двух групп.

Демонстрируя опыт, парни быстро осмотрели зачарованные ящички и тварей в них, расписались в журнале и, торопясь поскорее разделаться с курьерской работой, распрощались. Староста, кажется, ушла с ними вместе, но Ева, последний раз осматривая свои владения, вдруг наткнулась на неё, робко переминающуюся у двери.

— Что случилось? — удивилась она.

— Ева Александровна, а можно… Можно я с вами поговорю? — смущённо попросила девушка.

Калинина растерлась от такого вступления, но отмахиваться не стала: староста не походила на человека, занятого бессмысленной ерундой, а спешить было некуда. Она провела студентку в каморку, совмещавшую в себе преподавательскую раздевалку и комнату отдыха, кладовую и рабочий кабинет. Возле небольшого письменного стола, втиснутого между тяжёлых глухих шкафов, ютилась пара старых потёртых стульев. На них и разместились.

— О чём ты хотела поговорить? — заговорила Ева, потому что девушка мялась и не знала, с чего начать. — И почему именно со мной? — задала вопрос, ответа на который даже предположить не могла.