Дрянь

— Вчера вечером. Позвонил, а она меня домой пригласила. Ну с папашей мы сразу сошлись — душа в душу. Он только одного не любит: про музыку говорить. Так это и я не люблю.

— Тебя там не женят? — спросил я подозрительно.

— Ты что? — обиделся за новых знакомых Северин. — Интеллигентные люди! Да и потом, нужен я им… со своей специальностью…

— Книжек тебе, во всяком случае, отвалили по-родственному, — заметил я с легкой завистью. Как это у Северина получается, что его с первой минуты начинают любить все: от домработниц до профессоров консерватории. Не говоря уж про пианисток. — Тут небось на тысячу рублей.

— На тысячу не на тысячу, — сказал Северин, — а постарайся не потерять.

Я ему хотел расписку написать, так мы чуть не поссорились. Почти что семейный был скандал.

Я упаковал книги обратно и собрался вылезать из машины.

— За мной не смотри, — напутствовал меня Стас. — Я буду все время в поле зрения. Если найдешь Джима, постарайся отвести его зачем-нибудь в сторону и перевесь сумку с правого плеча на левое.

Мне повезло. Видимо, по раннему времени большого потока сдающих еще не было, поэтому товароведы и перекупщики — все томились бездельем. Я издалека приметил своего горбато-носатого приятеля, но подходить не стал, сразу направился к покупке и начал быстро выкладывать книги на стол.

Мой неожиданный рейд по тылам достиг цели: никто из коршунов не успел на меня спикировать, перехватить по дороге, и теперь они барражировали на расстоянии, бросая на меня и на мои книги плотоядные взгляды. Впрочем, по тому, как вспыхнули и округлились глаза у двух товароведов, я понял, что Северин, видимо, хорошо объяснил своему музыкальному профессору задачу, а тот жаться не стал — выдал самое лучшее. Я и сам только теперь рассмотрел книги как следует. Почти все это были исторические сочинения. Три тома некоего А. Брикнера в роскошных, тисненых, с золотым обрезом, переплетах: «История царствования Екатерины II», томик Ключевского «Жития святых как исторический источник», что-то Костомарова. Последних двух мне даже приходилось читать, и я подумал, что это совсем неплохо — быть интеллигентом в четвертом поколении. То, что я робко выискивал на полках университетской библиотеки, у него с раннего детства стояло в доме.

Товаровед, пожилая строгая женщина в очках, деловито листала засаленные от частого употребления страницы каталога, перебирала карточки в ящиках, сдержанно советовалась с коллегами и называла цену, всегда трехзначную. Я с достоинством кивал, не то благодаря, не то соглашаясь.

— Будете сдавать? — небрежно спросила она под конец.

— Буду, — ответил я решительно, краем глаза отметив, как буквально задергались парящие неподалеку зрители.

— Паспорт давайте, — сказала товаровед, придвигая к себе пачку квитанций.

— Не захватил, — огорченно развел я руками. И спросил наивно: — А без паспорта нельзя?

— Вы что, первый раз, что ли? — неприязненно поинтересовалась товаровед, строго блеснув стеклами.

— Забыл, надо же, забыл, — корил я сам себя, укладывая книги в сумку. — Завтра обязательно с паспортом приду!

Едва я отошел на несколько шагов, ко мне подскочил носач. По тому, что никто не составлял ему конкуренции, я понял, что он по причине нашего «старого знакомства» уже заявил своим товарищам на меня права.

— Пойдем поговорим, — сказал он мне, не поднимая головы, косясь на товароведов, которые в свой черед смотрели на него нехорошими глазами. — Я у тебя без паспорта все куплю.

— Да брось, — ответил я развязно. — Есть у меня паспорт, не беспокойся. Ты что думаешь, я сдавать хотел? Пусть застрелятся! Надо же было цены ваши московские накнокать. Понять, от чего толкаться.

— А, — протянул он то ли с разочарованием, то ли с облегчением. — Так ты приезжий. А я смотрю: совсем человек с глузду съехал — такие книги в таком виде сдавать. Что ты хочешь-то за них? — добавил он уже по-деловому.

— Мне бабки не так нужны, — ответил я решительно. — Мне обмен нужен. У нас в Риге такого вот навалом, а того, что надо, — нет.

— Чего тебе надо? — спросил он, мгновенно делая стойку, как мой Антон, почуявший запах печенки.

— Запрещенные и изъятые восемнашки и девятнашки, — начал я, употребляя за неимением лучшего жаргон торговцев картинами и иконами, но мой собеседник, кажется, понимал меня прекрасно. — Потом прижизненные, вообще всякие автографы… — В ход шел весь набор интересов Николая Ивановича Потапенко.

Носатый сник. Его личный интерес ко мне явно утрачивался, но на смену ему приходило профессиональное уважение.

— Это тебе с Историком надо похрюкать. Или с Козловым. Такие вещи, знаешь, каждый день на дороге не валяются.

— А вот мне ребята в Риге про Джима какого-то говорили, — заметил я.

— Про Джима? — удивился он. И сказал презрительно: