Дрянной декан (СИ)

Когда очередь дошла до меня, я была морально готова ко всевозможным публичным унижениям, но Верстовский воспринял мое исполнение весьма прохладно. Не сделал замечаний и даже не посмотрел в мою сторону, продолжая созерцать набрякшую дождем осень за высоким окном. Стало даже чуточку обидно. А может, все мои страдания и так прозвучали достаточно явно, отпечатанные в голосе словно с помощью кальки?

Уж если ты разлюбишь — так теперь,

Теперь, когда весь мир со мной в раздоре.

Будь самой горькой из моих потерь,

Но только не последней каплей горя!

И если скорбь дано мне превозмочь,

Не наноси удара из засады.

Пусть бурная не разрешится ночь

Дождливым утром — утром без отрады.

Оставь меня, но не в последний миг,

Когда от мелких бед я ослабею.

Оставь сейчас, чтоб сразу я постиг,

Что это горе всех невзгод больнее,

Что нет невзгод, а есть одна беда —

Твоей любви лишиться навсегда.

Если не считать пяти минут позора, которые выпали на долю каждого из учеников, занятие прошло легко и даже увлекательно. Наблюдать за чужими мучениями оказалось приятно и неожиданно полезно – они отвлекали от собственных терзаний.

Когда пара подошла к концу, пришел через домашнего задания, которым нас напугали в самом начале.

– Девушки должны к следующему занятию оформить текст собственное пьесы в стиле Уильяма Шекспира.

Последовала многозначительная пауза, в ходе которой студенты пытались понять, не сошел ли декан с ума.

– Мы должна написать собственную пьесу?! – в шоке уточнила одна из студенток.

– Писать всю пьесу не обязательно, да к следующему занятию вы и не успеете это сделать. Главное придумать и оформить конспект получившегося произведения на бумаге вместе с названием, перечислением всех действующих лиц и мест действия. А также написать подробный пересказ всех актов и действий. Всем понятно?

У всех дружно пропал дар речи, так что вопрос декана остался неотвеченным.

– А парням придумывать пьесу не надо? – с надеждой уточнил Митька Хворостов.

– Не надо. Мужская половина группы к следующему занятию делает собственный перевод любого из шекспировских сонетов. В стихотворной форме, разумеется.

Девушки, чувствующие себя несправедливо обиженными свалившимся на них заданием, возликовали. Парни же приуныли.

– Но мы же не поэты! – возмутился Стас.

– А чьи это проблемы? – непреклонно отбрил его Верстовский. – И только попробуйте воспользоваться интернетом. Я знаю все из существующих переводов!

17.2 Белые розы

После пары Ромка сделал еще одну попытку подобраться ко мне, чтобы поговорить наедине, но я безжалостно отвергла и ее.

– Что случилось? – приподняла брови Гарденина. Я вкратце пересказала ей события на вечеринке Федоровой.

– Ну, это же Верстовский, – пожала плечами подруга. – Богат, красив и в меру скот.

В общем, Юля не сильно впечатлилась нашим расставанием, даже толком не посочувствовала. Сделала вид, будто это нечто само собой разумеющееся. Типа, умным людям и так было понятно, что серьезные отношения с кем-то вроде Романа априори невозможны, и "горбатого могила исправит". Зато прожужжала мне все уши, смакуя во всех подробностях новую прическу декана, что, на мой взгляд, тоже было не слишком-то умно.

– Кстати, я тебе говорила, что Эдуардович теперь ведет у нас "зарубежку" на постоянной основе?

– Серьезно? – подруга пришла в крайнюю степень возбуждения. – Это же просто чудесно! Но что, если... – Юля замолчала и подняла на меня свои огромные распахнутые глаза: в них бушевал настоящий смерч из чувств: счастья, ожидания и обеспокоенности. – Вдруг все догадаются?

– О чем? – мне тоже стало не по себе.

– Ну, о нас с деканом... – теперь она вдобавок еще и покраснела. – Ты видела, как она меня сегодня посмотрел, когда я опоздала? А на балу?.. "Гарденина, отличница наша" – и чуть не сожрал глазами мои ноги. Думала, со стыда помру.

Я устало потерла виски и покачала головой. Происходящее все больше и больше походило на трагикомедию.

– Между вами ничего нет, Юля!

– Ну, когда-то же будет...

– Почему ты так в этом уверена? Рома, к слову, считает, что декана женщины вообще не интересуют, – мой голос предательски дрогнул, когда я это произносила. Так как отныне знала, что это не совсем правда.

То есть, совсем не правда. Женщины декана интересовали, но лишь как объекты для удовлетворения низменных потребностей. Но Юльке я сказать об этом не могла.

– Твой Ромка – дурак. Видит лишь то, что хочет видеть, – она запнулась. – Он мне нравится, Рит. Кажется, я... влюбилась.

Она выжидающе посмотрела на меня, ожидая вердикта. Мы обе замерли. Мимо проходили студенты, падали учебники, хлопали двери, что-то недовольно кричали преподаватели. Мгновение пролетало за мгновением, ничего не менялось: мы сидели и растерянно смотрели друг на друга. Над нами нависло облако тайны и неопределенности – свинцовое, с рваными краями и сверкающими глубоко внутри молниями. Гарденина думала о своем будущем, которое ей сулили чувства к Верстовскому.