Я – об ужасной тайне, которая нависла над нашей дружбой и которая неминуемо усложнит наши отношения, если Юля не одумается как можно скорее. Может, рассказать ей о том, что произошло в субботу? Но поверит ли она? Я бы не поверила, уж слишком безумно все это выглядело со стороны. Тогда придется объяснять, как все было на самом деле, и что по телефону я в ту злополучную ночь говорила не с Ромой, а с его папашей... И оправдываться, почему я так долго скрывала это от нее.
– Но зачем? – только и смогла выдавить я.
Гарденина печально пожала плечами.
– Он самый потрясающий мужчина из тех, что мне встречались.
– Ты что, “а” перечитала? – я уставилась на подругу изумленными глазами. – Да ничего в нем особенного нет. Обычный сорокалетний мужик!
– Неправда! – возмутилась она и отодвинулась на другой конец подоконника. – Вениамин – декан!
– Ладно. Обычный сорокалетний декан!
– К тому же, его род берет начало в 17-м веке, он, можно сказать, потомственный дворянин! И живет в исторической усадьбе!
– Это не так, Ромка над тобой прикалывался! Дом современный, просто стилизован под старый!
– А в юности Верстовский разъезжал на Харлее! – выдала еще один аргумент подруга.
– Даже если и так, это было СТО ЛЕТ НАЗАД! – мне хотелось взять ее за плечи и встряхнуть.
– Это не важно, – помотала головой Гарденина, и понурила плечи. – Прошлое не умирает, просто забывается. Эх, не вовремя вы с Ромкой расстались! Я уж думала попросить тебя помочь мне сблизиться с Вениамином...
– Каким образом?!
– Не знаю... Но ты явно чаще меня общалась с ним в неформальной обстановке. Хотя, теперь это все в прошлом.
Юля грустно вздохнула и прижалась щекой к окну, за которым зарядил ледяной ноябрьский дождь. Ливень хлестал прямо в стекло и стекал по нему ручьями, отчего пейзаж университетского двора стал казаться расплывчатым и нереальным.
Она выглядела такой грустной, что мне даже стало ее чуточку жаль (стало бы сильнее, если бы речь шла не про декана, с которым у меня и правда достаточно тесное в неформальной обстановке общение, но не того формата, которого бы хотелось). Я сочувственно потрепала ее по затылку и снова приняла решение сделать вид, что между мной и Верстовским-старшим ничего не было, в надежде, что это "ничего" утрясется само собой.
"Сделать вид, что ничего не было" – проще сказать, чем сделать. Особенно, когда другие участники этой заварушки такого вида делать не собирались. Ближе к вечеру, когда я уже была дома и пыталась родить из себя подобие шекспировской пьесы, в дверь квартиры позвонили. Спустя несколько минут в зал вошел загадочный папа с большим букетом белых роз.
– Марго, курьер доставил тебе этот удивительный и... неожиданный дар, – он вопросительно поднял брови из-под очков, ожидая от меня объяснений.
Я не сразу нашлась, что ответить, потому что сидела с открытым ртом и лихорадочно пыталась вспомнить, присутствовали ли в "Юпитере" белоснежные розы. Не вспомнила – тогда, в кафе, внимание было занято чем угодно, но только не цветами. Зато на ум пришел другой эпизод: как в другом кафе, на встрече со всей семьей Верстовских, декан кайфовал от песни "Белые розы". Небось, представлял, как будет усыпать чье-то ложе лепестками цвета первого снега...
Фу, какая гадость! Я сжала кулаки. Перед глазами встала пелена.
– От кого они?
– Адресат пожелал остаться инкогнито, но ты, наверно, должна быть в курсе, кто мог бы такое устроить. Не хочешь их забрать?
Папа ожидал, что я сделаю то, что обычно делают девушки в таких случаях – бегут к букету, прижимают его к груди и потом носятся с ним, как с писаной торбой, то подрезая корни, то добавляя в воду аспирин, или что там обычно добавляют, чтобы продлить срезанным цветам жизнь... Но я как раз-таки предполагала, кто мог сделать мне такую пакость, и потому не спешила воссоединяться с букетом и обнимать его, будто самую дорогую вещь на свете.
– Знаешь, ты лучше маме их подари, как она вернется... У меня не цветочное настроение.
И я в расстроенных чувствах кинулась к себе в спальню, где принялась ходить из угла в угол, тихо возмущаясь себе под нос. Потом схватила телефон и, найдя в мессенджере адресата со значком камеры вместо аватарки, написала одно единственное слово: "ЗАЧЕМ?!"
Декан не стал отвечать. Я уж думала, меня продолжают игнорировать и за пределами аудитории, но он перезвонил через пять минут.
– Что "зачем", Маргарита?
Меня пробрала дрожь от его голоса, и я села на кровать, так как всплеск адреналина в крови замотал меня из стороны в сторону. Будто получила инъекцию горячего, обжигающего, крепкого кофе внутривенно.
– Вы знаете, о чем речь, – скрипнула зубами я. – Зачем нужно было присылать мне розы?
Декан помолчал. Какое-то время в трубке вместо красивого голоса слышался только невнятный шелест и гул, словно мужчина находился в дороге.
– Розы?
– Да. Белые.
– Вы достаточно ясно дали мне понять, как распорядиться теми цветами, – едко сказал Верстовский. – Не смею досаждать вам после такого.