Дрянной декан (СИ)

Буквально на вводном занятии по этой теме декан обрадовал нас очередным творческим домашним заданием.

- Вы напишите эссе о том, как менялась интерпретация образа Офелии в контексте английской морали, начиная с романтической эпохи и заканчивая современными исследователями.

По аудитории прокатился недовольный рокот, которому предшествовал некоторый ступор. Юлька кинулась записывать название темы в тетрадь, но быстро сбилась, запутавшись в контекстах, эпохах и моралях.

- А чего там исследовать, Вениамин Эдуардович? - не удержалась от вопроса Света Лыкова. - Офелия - далеко не центральный персонаж трагедии. С ней все достаточно однозначно.

- Ах так, значит, - декан посуровел. - И что же вы знаете об Офелии?

- Офелия в некотором роде стала жертвой придворных интриг, - с готовностью откликнулась девушка, явно желая похвастаться внеклассным изучением трагедии. Если выражаться простым языком, она связалась не с той компанией и полюбила не того человека - в шестнадцатом веке это было чревато. Ее жених, Гамлет, не ценил ее, использовал в своих целях и был одержим одной лишь местью. В итоге бедняжка сошла с ума от жесткости окружающего ее мира и то ли утонула, то ли утопилась умышленно.

- Весьма содержательно, Лыкова, - ядовито заметил Верстовский, сложив руки на груди. - Глубочайший анализ, ничего не скажешь. А известно ли вам, что Офелия считается символом чистоты и добродетели, хотя в тексте Шекспира встречаются намеки на то, что она была не так уж и невинна?

- Офелия увлекалась добрачными связями? - при упоминании невинности, точнее, ее отсутствии, скучающий до этого Мильнев заметно оживился.

- Я этого не говорил, Мильнев! Но прямо перед гибелью, плывя по реке, она напевала песенки фривольного содержания - фривольного по мерках того времени, конечно. Так как же Офелия впоследствии стала олицетворять пуританскую женщину викторианской эпохи?

- Как?

- Вот это вы мне и расскажете в своих эссе. Образ Офелии вдохновил десяток художников на чудесные полотна, может быть, вдохновит на что-то и безалаберных студентов двадцать первого века.

- Уж простите, Вениамин Эдуардович, но по меркам двадцать первого века все это достаточно скучно... - ляпнули с задних рядов. Видимо, это был кто-то настолько отчаявшийся, что вероятность быстрой и мучительной смерти от рук декана казалась ему более привлекательной, чем перспектива писать эссе про Офелию.

- СКУЧНО?.. - Верстовский изменился в лице. Еще никогда я не видела декана настолько возмущенным и оскорбленным - даже тогда, когда обозвала его "старомодным музеем древностей", он и то выглядел более спокойным. Но он быстро взял себя в руки, вышел на середину лектория и начал читать нараспев:

По глади черных вод, где звезды задремали,

Плывет Офелия, как лилия, бела.

Плывет медлительно, в прозрачном покрывале,

В охотничьи рога трубит лесная мгла.

Вениамин декларировал громко, медленно, торжественно. Его голос слегка вибрировал и колебался, то повышаясь на несколько тонов, то вновь понижаясь до завораживающей хрипотцы. Он убаюкивал и завораживал, вводя слушателей в пограничное состояние, приоткрываю завесу в иное измерение. Декан не шевелился, но мне показалось, будто воздух вокруг него начал густеть, сворачиваться в еле различимые глазом завихрения, из недр которого пробивалось неясное свечение.

Я встряхнула головой, потом ущипнула себя за руку, но видение не исчезало. Откуда-то пахнуло свежестью, влажный сырой воздух нес аромат ноябрьского тлена, палых листьев, сорванных цветов. А декан продолжал читать по памяти, закрыв глаза, наслаждаясь строчками и рифмами.

Уже столетия, как белым привиденьем,

Скользит Офелия над черной глубиной.

Уже столетия, как приглушенным пеньем,

Ее безумием наполнен мрак ночной...

Верстовский сделал паузу, повернувшись к студентами спиной и подходя к доске. Наваждение продолжало набирать обороты: где-то вдалеке заиграла тихая, красивая и неимоверно грустная музыка... Ей вторил тонкий девичий голосок, расслышать который можно было, лишь вслушиваясь изо всех сил. Ощущение ветра усилилось, я обернулась, не веря в происходящее - пара девчонок с соседнего ряда так усиленно обмахивались тетрадями, что подняли маленький ураган. Юлька же попросту растеклась по стулу, глядя на препода с немым обожанием.

- Как поэзия может быть настолько возбуждающей?.. - пробормотала она.

При следующих строках я вздрогнула. Отец Ромки вновь повернулся к группе и посмотрел... именно на меня посмотрел! Заглянул прямо в душу, проникая в ее сокровенные закоулки, и я, захваченная врасплох, не успела закрыться от его вмешательства.

Целует ветер в грудь ее неторопливо,

Вода баюкает, раскрыв, как лепестки,