Дробь

Все вокруг тлен, а ты лишь тля,
Секунды тянутся как с ноздри сопля.
Вуаля!
И твоего козырного короля
Бьет козырной туз,
И последнее что ты слышишь — хруст
Осинового гроба под весом земли.
Твое нутро рисовал Сальвадор Дали,
Он на том свете за грехи рисует души.
Зашитые губы, рваные уши,
Глаза в подводке и потекшей туши -
Всадники Апокалипсиса сбросят твое тело в лужу.
Открой глаза — реальный мир разрушен
И бьется в предсмертных конвульсиях.
Абсурд. Театр. Иллюзия.
Чей–то сон или делирий пьяного Бога,
И твоя уютная берлога
На самом деле — уютный вольер,
А сам ты — раб галер
Чужой совести и чужих моралей.
У Христа на груди был набит Сталин,
А на пальцах «ИЗЯ» и нулевой год,
Разверзнется небесный свод,
И будут сорваны все печати,
Солнце будущего сгорит в закате.
Период мрака.
Сумерки Богов. Сага.
Тараканы доедают последние крохи мыслей.
Жизнь несуразная как Рон Уизли.
Пока ты наливал кофе, сливки скисли,
Хлеб заплесневел и масло прогоркло.
Подставляй теперь свое глубокое горло -
Сама вселенная будет ебать тебя в рот.
Черные кхмеры и Авадон Пот
Приговаривают тебя к расстрелу.
Напудри лицо белым мелом
И вставай у стены.
Твои шансы выжить равны -
Нулю.
Прими пулю или сам полезай в петлю.

Я прощаюсь, как–то холодно и плевать, никакого надрыва и плакать не хочется, веки сжимаются, хочется спать, я клюю носом. Дальше мрак.

Outro. Bedlam shake.

В мире, где каждая блоха изображает из себя бога,
Чумная крыса решила повеситься на своем скользком хвосте,
Свиньи в масках танцуют в грязи пого,
А на Голгофе кидают дротики в парня на кресте.
На пуговицы застегнуты глаза,уши и губы,
Землемер утонул в грязи,измеряя скотный двор,
Пуповины младенцев вросли в ржавые трубы,
От избытка конкурентов вскрывает вены Бельфегор.
Целомудрию тут всех учат сифилитики,
Мадонна Литта продала младенца и работает блядью,
Делает минеты священникам и политикам
В испачканном засохшей спермой платье.
Гражданин,Вы напоминаете мне персонажей из фильмов Ромеро,
А мне так хотелось бы спрятать голову в песок,
Я не хочу с корыта ублюдской вашей веры
Хлебать перебродивший менструальный сок!

Я встаю в 6, мою пол в палате, пью чай с печеньем, которое мне принесла мама. Ленинградское печенье и кипяток с сахаром в железной кружке, из которой до меня пил какой–нибудь бомж с расстройством личности.

Затем я лежу на своей койке и смотрю в желтый потолок или на бегающих по стене тараканов. Раскрываю книжонку, читаю с десяток страниц, затем рисую глаза в блокноте или вписываю сотню–другую строк текста.

В 9 я завтракаю, это обычно размазанная по дну тарелки дриснеподобная каша неопределенного происхождения, два куска невероятно толсто нарезанного черного хлеба, вареное яйцо и кусок масла.