Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи

Им, и правда, идти осталось всего ничего. Нужно было до конца улицы дойти, а после через брошенный дом пройти. За ним их хаза и была, где они теперь обретались. Место хорошее, тихое, надежное. Сюда они с Семой обычно всех и вели, а потом и обирали до самой последней нитки. Раненные бойцы, которых в тыл направляли, самая знатная добыча, как ни посмотри. Обычно увечные, а значит, возни с ними будет мало. С фронта обязательно что-нибудь везут: обычно усиленный паек, припрятанное оружие, очень часто затрофеное золотишко или еще что-то такое. Немецкие часы, например, на любом рынке толкнуть можно. С руками оторвут и еще попросят. Влет уходят и офицерские несессеры с бритвенными принадлежностями.

— Тебе, фраерок, здесь такой орден выпишут, что кони двинешь. Гы-гы-гы, — довольно заржал Михей. — А мы еще поживем…

Жить он, и правда, умел. В банде пользовался авторитетом, не шестеркой бегал. Пахан доверил ему одно из самых «хлебных дел» — потрошить залетных бойцов с санитарных эшелонов, что проезжали через их станцию. Кое-что, естественно, у него и к рукам прилипало. Немного, конечно, но ему хватало и на хорошую выпивку, и на баб и приодеться. Шмот на нем такой, что и офицеру не стыдно.

— Вот и пришли.

Вышли к заросшему саду, в глубь которого вела еле заметная тропка.

— Не бзди, сявка, свои!

Михей покровительственно кивнул босоногому мальцу, сидевшему на поваленном заборе. Ясное дело, тот не просто так здесь сидел, а бдил, чтобы своих в случае опасности предупредить.

— Иди, б…ь, а то шмальну, — не отказал себе в удовольствие ткнуть бойца в спину. Прям рукояткой револьвера ткнул, от души, чтобы жизнь медом не казалась. А то идет, как по проспекту…

Через два десятка шагов показался большой бревенчатый дом с плотно закрытыми ставнями, из которых пробивался свет, слышались хриплые мужские голоса, раздавленные женскими визгами. Малина гуляла.

— Михей, ты что ли? — дверь открылась и оттуда пахнуло ядреным запахом, в котором невообразимо смешивались и вонь пропотевших портянок, и запах крепкой сивухи, и аромат женских духов. — Братва, Михей причапал с добычей! Давай ему штрафную!

В ярко освещенной комнате (аж четыре керосинки по углам висели) на нем тут же повисла разбитная деваха и с причмокиванием впилась в его губы. Ее ручки шустро забегали по мужскому телу, не забывая заглядывать в карманы пиджака и рубашки. Катька Огонек даже в умат пьяная не забывала о своем воровском ремесле, норовя что-нибудь стащить.

— Катька-шалава, брысь от него! — вдруг раздался громкий голос с характерной грудной хрипотцой, и в комнате мигом воцарилась тишина. Только что гулявшая компания затихла. Деваха, оторопела пуча глаза, резко отпрянула от Михея. — А ты, Михей, про порядок забыл? Чего этого сюда привел? Сказано же было, что сначала в сарай.

Из угла комнаты с кресла поднялся крупный мужчина с густой черной бородой. В его широкой груди и немалом развороте плеч пряталась огромная сила, заметная и по ладоням с хорошую лопату. Такими руками запросто можно медяки и подковы гнуть.

— Обшмонал?

Михей дернулся было, но тут же сник головой.

— Да, не было на нем ничего, Гнат. Он все в сидор засунул, от патруля, наверное, прятал, — сидор, отобранный на перроне у бойца, положили на стол. — Пистолет был, консервы, — Михей начал класть найденное на стол. — Зажигалка немецкая и белье.

Пахан качнул головой и недовольно скривился. Улов, честно говоря, был так себе. Ни золота, ни нормальных трофеев. Пистолет еще куда ни шло. А на кой черт им сдались его чистые портянки?

— Я сейчас, Гнат, — засуетился Михей, понимая, что забыл обыскать бойца, и тем самым крупно подставился. — Сейчас его обшмонаю…

Начал с верха, шустро водя ладонями по гимнастерке сержанта. Особо останавливался на карманах, но не забывал и про подкладку. Вскоре появилась первая находка.

— Нож вот, — Михей виновато сгорбился, кладя на стол небольшой нож с узким лезвием. — А больше, считай и н…

Тут опять замолк, явно что-то нащупав.

— Еще один нож… На спине, паскуда, прятал.

Рядом с первой находкой легла вторая — эсесовская финка в красивых ножнах. Она, не в пример ножу, смотрелась богато, внушительно: строгие цвета — черный с серебром, четкие линии ножен, хищно выглядящая рукоять.

— Б…ь, а это еще что такое?

В рукаве сержанта Михей нащупал что-то твердое и продолговатое, оказавшееся странными ножнами для двух метательных клинков.

— Что это еще за ножи?

Клинки из ножен были тут же вытащены и выставлены на всеобщее обозрение. Их вид, как и эсесовского кинжала, тоже внушал уважение. Они были прилизанными, с утолщением на лезвии, так и просились в руки.

— А ну-ка, парни, обшмонайте-ка этого фраера, как следует! — пахан подошел к ним, и внимательно разглядывал метательные клинки. — Михей что-то устал.

Два угрюмых парня с синими от татуировок руками тут же оттеснили Михея в сторону и принялись со знанием дела обыскивать сержанта.

— А вы, че вылупились? — пахан рявкнул на остальных, с любопытством глазевших на происходящее. — Держите этого на мушке. Видели, сколько на нем железа?