Дровосек

– Есть тут у нас один пугливый русский, – начал Зден, – надо бы с ним законтачить. Только от прямого наезда он шарахнется. Лучше бы изобразить случайное знакомство, трепетную дружбу, петтинг на скамеечке и прочую чушь. Потом решим по обстановке. Когда сможете начать?

– Этот мордоворот – пугливый? – удивилась Гарсия, рассматривая фотографию Голубина. – Никогда бы не подумала. Но задание интригующее. Принимаю его как вызов. Думаю, что он не столько пуглив, сколько осмотрителен. Его только в постель затащи – потом ничем не остановишь, – задумчиво промолвила она, перекидывая ноги под носом у Здена и лишая его способности трезво соображать. – Надеюсь, у вас есть его маршруты, места посещения и прочая чепуха?

– Естественно, красавица. Только давай каждый шаг обсуждать вместе. Парень очень нужный, и мне не хочется его терять прежде времени. Договорились?

Через две недели Гарсия с понурой головой доложила Полански об отсутствии прогресса в ее деле. Она старалась изо всех сил, чтобы Голубин, наконец, стал замечать в продуктовом магазине, который он навещал по вечерам, симпатичную латиноску с копной темных вьющихся волос и большим улыбчивым ртом. Девушка крутилась рядом, покупала пакетики с готовой едой и выпархивала из магазина. Русский не делал никаких попыток завязать с ней знакомство, хотя видел, что девчонка приводит в раж других посетителей мужского пола. Догадливый владелец лавки, быстро сообразив, какую рекламу девица делает его заведению, поставил ее на льготный тариф и даже предлагал сфотографироваться на афишу в его витрине.

Время шло, а продвижения с Голубиным не было никакого. Пользуясь установившейся жарой, Гарсия все больше и больше обнажала прелести своей фигуры и уже откровенно скользила по лицу парня пьянящим блудливым взглядом, но тот спокойно смотрел сквозь нее и, не выказывая никакого интереса, уходил к себе в общежитие.

Между тем наружка докладывала, что русский совсем не равнодушен к женскому телу. Его неоднократно засекали за внимательным рассматриванием соблазнительных обложек «Плейбоя» и другой подобной мишуры. Зден решил, что Голубин подозревает в лице Гарсии наживку и поэтому не клюет. Видно, с девчонкой ничего не получится. Надо искать другой вариант, только прежде чем снять ее с задания, следует пойти ва-банк. Тут уж терять нечего.

В очередной раз Гарсия рассыпала под ноги русскому такой большой пакет мандаринов, что даже если бы он захотел смыться, то не смог бы через них переступить. Однако Голубин и не думал смываться, наоборот, он любезно помог девушке собрать фрукты. Они разговорились и вместе вышли на улицу.

Гарсия «опознала» в нем по акценту иностранца и очень обрадовалась, что он из СССР. Сама она была кубинкой, которую родители в детстве вывезли с острова, горела революционным порывом и обожала Фиделя. Естественно, обнаружив такое идейное родство, молодые люди не смогли расстаться и вскоре оказались в скромном гостиничном номере Гарсии, где на столике стояли фотографии ее стариков.

Девушка оказалась права в своих предположениях: Голубин быстро перевел идейную близость в постельную и не прекращал трудиться до первых лучей зари. При этом, в отличие от местных клиентов, которые любят с криками, но недолго, если они латиносы, или засыпают на ходу, если они янки, Голубин делал это непрерывно и методично. К утру он развил небывалую скорость, доведя до онемения нижнюю часть ее тела.

Когда русский, наконец, расслабился, Гарсия посмотрела на него с неподдельным уважением.

– У вас все мужчины такие, или ты – уникум?

– Да нет, я только стажер. До уникума мне еще далеко.

Глава 2 1957 год. Пламя ненависти

В памяти Збигнева Жабиньского навсегда останется залитое слезами лицо отца, который водил смычком по струнам расстроенной скрипки и рыдал в голос. Неверные и срывающиеся звуки полонеза Огинского перемешивались с плачем старика и делали картину невыносимой. В тот день пришла весть о провозглашении в Польше коммунистического правительства. Прочитав газеты, Рышард Жабиньский, бывший посол Польши в Канаде, открыл книжный шкаф, достал из-за стопки журналов бутылку водки, жадно выпил ее, наливая стакан за стаканом, потом взял скрипку и, закрыв глаза, начал играть.