Дрозд

Я добрался до его палаты быстро, почти сам того не заметив, без всяких подсказок окружающих, словно моё тело было привязано к нему невидимой нитью, ведущей меня в правильном направлении. Встав у двери, я постучал по ней фалангой указательного пальца несколько раз. Однако никто не сказал мне, можно или нельзя входить. Но я вошёл, затащив с собой целлофановый пакет в правой руке. Саша был не один в своей палате. Рядом с его кроватью находилась и вторая, что ближе к продувающему окну, через который, как мне даже казалось, я видел те самые капли бурного дождя, доходящие до помещения сквозь незакрытые скотчем проёмы. Этот человек, сосед Саши, спал и не замечал меня. Но Саша и вовсе не заметит, если я даже закричу ему на ухо и буду так орать хоть час, хоть два… Я положил пакет на его тумбочку и раскрыл, после сел на край его кровати и аккуратно вытащил все, что смог для него купить. Но потом я увидел, что на его тумбочке кроме моих принесённых сюда фруктов было лишь пару уже давно потемневших яблок, скорее всего, принесённых Лерой. Носить для него что-то было, говоря честно, бессмысленным. Ведь около него и без того находится капельница, он не умрёт от голода. И я сам не знал, сколько он так ещё протянет, если и вообще сможет выкарабкаться. Его голова была перебинтована почти полностью. Я даже не мог увидеть его глаза, просто потому, что их скрыли. И тогда моё сердце не сдерживало прилива чувств. Я пустил слёзы и не ощутил, как их становилось всё больше.

– Прости… – сказал я глухо.

Мне хотелось высказаться ему обо всём и только и делать, что обвинять самого себя в его травме. Ведь никто другой не играл в этом настолько важной роли, кроме меня. Даже тот, кто это сделал.

– Ни хрена это не изменит, – произнёс я, словно разговаривал сам с собой. Но так всё и было на самом деле. – Слова не лечат. Бог тоже не поможет. А я… Я вообще ничего не могу… Лишь ныть.

Я протёр глаза, ведь слёзы слегка щекотали мою кожу и закатывались под самый подбородок. Посмотрев на Сашу, я вдруг осознал, что моя вина началась гораздо раньше. Когда я только влез в это. Когда пошёл по воле Руслана и собственному любопытству на его одно простое, но очень рискованное дело…

– Ты должен сжечь его машину, – сказал мне он. – Делай с ней всё что хочешь. Но чтобы от неё и следа не осталось. А дальше – дело за тобой. Если сделаешь всё быстро, то проблем не будет.

– А если будут? – спросил я.

– Тогда беги.

Я вспомнил каждое своё действие и удивлялся тому, на что был способен. Но в последнее время это происходит со мной довольно часто. Я сам редко начинаю узнавать себя. Она стояла в самом отдалённом районе города, где мало кто решался бродить той ночью, в моём случае – никто. Я пришёл туда с бейсбольной битой и, отыскав её глазами, эту красную, казалось, совсем новую машину, среди других автомобилей на парковке, мне пришлось осмотреться. Ни один человек меня не видел, я и сам никого не видел. И тогда я принялся за дело. От той машины и в самом деле не осталось и следа. Я выломал стёкла своей битой, почти полностью помял корпус, открыл дверь через выбитое стекло и затем достал бутылку с розжигом. Поливая им весь салон, я слышал приближающиеся в мою сторону звуки. Какие-то люди гуляли в это позднее время и набрели на этот двор. Я вытащил спичку и поджёг машину. Огонь поработил меня, ведь всё моё внимание было уделено именно ему. Но позже мне пришлось бежать оттуда сразу же после того, как из-за моих действий вызвали полицию. Я бежал быстрее своих сил и пытался больше никогда не задумываться над этим поступком. Но я не думал, что всё может когда-нибудь обернуться именно так…

– Это будет недолго, – говорил Руслан. – Просто поболтай с ним и передай пару вещей: мы с ним дел никаких иметь не собираемся и ни к чему не причастны.

– А к чему должны быть причастны? – спросил я.

– Я же сказал тебе, Влад. Ни к чему.

После этой встречи с Константином Морозовым, владельцем той самой машины, о которой я совсем ничего не знал, моя жизнь стала заметно хуже, чем до этого. Друг находится на грани со смертью, а сам я поселил внутри себя очень значимые изменения. И уже начинаю переживать, что когда-нибудь они меня доведут. Но мне так и остались не ясны мотивы Руслана. Он молчал, не сказал ничего про это и не объяснил мне ни капли из того, что я совсем не понял. И я мог только гадать, что он по-настоящему от меня скрывает.

Перед уходом, в последний раз взглянув на Сашу, я понял, что буду винить себя за это до конца жизни, а значит – не так уж и долго. Я ушёл, оставив пакет на месте.