Дроздово поле, или Ваня Житный на войне

Полковник Туртыгин, который постарался, чтобы подчиненные не услышали вредные новости, только руками разводил да головой качал: как это министры не знают, кто приказ отдавал? Известно кто — Квашнин из генштаба, и правильно, дескать, сделал! Ничего, де, бог даст, все образуется…

Домовик бормотал: вот, мол, крысы тыловые, что ж они там не могут НАТО перед фактом поставить, что ли? Войники, дескать, все, что могли, сделали: такой марш-бросок совершили — пятьсот километров за семь часов прошли! А они…

После парной с дубовым веничком, краснолицые — Шишков берет позавидует — калики сидели за колченогим столом в компании с Медведем да полковником Туртыгиным, глядели в пробитую стену на татуированную луну, уминали сухой паек — другого-то не было — да разговоры разговаривали…

Егор Туртыгин, опустив голову, говорил: я, дескать, из верных источников узнал, что натовцы хотели разбомбить нашу колонну… Ежели бы, дескать, не ваши пташки, не знаю, что бы и было… Как есть — Третья мировая началась бы!

Но Медведь стал вдруг противоречить: а может, и не началась бы — вполне возможно, что верховный-то главнокомандующий и разбомбленную русскую колонну проглотил бы, как многое другое от друга Билла…

Но все были заодно в том, что сидят они тут, живые и невредимые, благодаря жаворонку да соловью.

— По-хорошему-то: наградить бы их надо! — вздохнул Шишок.

Полковник Туртыгин кивал: дескать, только мы еще никогда к наградам пернатых не представляли — засмеют ведь в штабе-то, да и как, де, их представишь — они ведь в списках не значились… Вот если бы это были служебные собаки, тогда еще можно было что-нибудь сделать…

Березай, выгрызавший замысловатые узоры на стволе аэропортовской яблоньки, подрубленной бомбежкой («Зубы, что ль, точит?» — подумал Ваня), услыхав про собак, поднял голову и осторожно позвал: «Ерха-ан?»

А Медведь говорил полковнику: мол, ну, это дело поправимое… Я, де, их всех в свое подразделение возьму, после боев с шиптарами-то сильно поредевшее, давно, дескать, хотел — и подмигнул Шишку, величавшемуся в медведевом берете.

Вот так, нежданно-негаданно, стал Ваня Житный сержантом, Березай и Росица Брегович — ефрейторами, а Шишок — старшиной! Но домовику-то не привыкать-стать было старшинствовать, а вот остальным тяжелешенько пришлось… Медведь оказался настоящим зверем: гонял всех на тридцатиградусной жаре до седьмого поту, бегать заставлял задом наперед, в шахматном порядке, на бегу под ноги стрелять… Даже Шишок, съевший на фронте пуд соли, удивлялся мудреной муштре. Впрочем, недолго им пришлось задом наперед бегать…

Вскоре распрощались друзья со Слатиной и полковником Туртыгиным, потому что уходили вместе с Медведем и последними югославскими военными, которым места в Косове теперь не было. Полковник твердо обещал сделать все, чтобы посмертно наградили войников югославской армии: сержанта Соловья и сержанта Жаворонка, спасших русскую колонну! Старшина Шишок сказал: а пока, де, он сам награждает пернатых собственной медалью «За Отвагу», дескать, сейчас таких наград уж нету, — а медаль эта в самый раз для жаворлёночка с соловушкой!

И Ване в завываньях четырех ветров, которые гуляли по пустому летному полю, послышались веселые птичьи голоса… Соловей присвистнул: дескать, коршун побери! Никогда ведь за всю пернатую историю ни одна птица медалей-то не получала, да и сержантом, де, не бывала! А Жаворонок его поддержал: даже коршун сержантом, де, не был! И подбавил: а медаль, какая-никакая, разве только у сороки в гнезде сыщется, и то ежели подтибрит ее белобока у зазевавшегося фронтовика.

А как приехали в Белград, пришлось ратным каликам и с подполковником Медведем попрощаться, который покамест оставался в Югославии (хотя и он вот-вот должен был отправиться домой, в Саратов).

Стояли на перроне, подле своего вагона, на котором значилось: «Белград — Москва». Демократка Росица Брегович, поменявшая пятнистую форму, которую ей выдали в армии, на белое косовское платье, протягивала Шишку «Хазарский словарь» с отгрызенным уголком: дескать, это вам с Ваней, может, понравится, я, де, наконец-то дочитала ведь…

Домовик тогда вытащил из вещмешка свою книжку «Повесть о настоящем человеке» и протянул в ответ. А после, ухмыляясь и втягивая в себя солнечный свет, сказал: мол, первобытные дикари делились на кроманьонцев и неандертальцев, а нынешние высокоцивилизованные люди — на homo orbit и homo dirol. Смотри же, дескать, Росица Брегович, не жуй больше либеральную жвачку, а то ведь не ровен час… И девочка в ужасе схватилась за голову, с которой пока что ничего не случилось.

А горлица, сидевшая на плече Росицы, как вроде младшая сестренка, заладила: «В Москву, в Москву, в Москву…» А после: «Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах…» Домовик заворчал: дескать, мы уж и «ангелов» слышали, и видели все небо в алмазах, да не единожды, и над Москвой нам таких «ангелов», вооруженных алмазами, не надоть!

Горлица же взлетела с плеча девочки и прощебетала: а я ведь тоже надумала пуститься в путь…