Читаем Дрожь полностью

Окончательно потеряв интерес к баскетболу, он стал подстраивать режим дня под время показа «Секретного агента Макгайвера», «Спасателей Малибу» и «Уокера, техасского рейнджера». «Команду “А”» мог смотреть безостановочно. Корчил перед зеркалом рожи, подражая Мердоку.

Иногда ему казалось, что все это просто сон. Дом, лавка, турник, пиво, телевизор. Дом, лавка, турник, пиво, телевизор. Дом, лавка, турник… В такие моменты он жалел, что не послушал мать и не пошел в институт.

Воображал, какой была бы жизнь в Познани. Представлял дискотеки, симпатичных студенток и бары, в которых не встречаешь вечно одних и тех же людей. Выдавались дни, когда ему осточертевало спать, смотреть кино и пить в гаражах. Назавтра это чувство обычно улетучивалось.

Он менял девушек, встречаясь с каждой не больше полугода. Дважды ему показалось, что влюбился. Это тоже быстро проходило. Несколько раз мать спрашивала, когда он в конце концов начнет серьезно думать о браке. Отвечал, что у него нет на это времени.

Большинство друзей уже успели жениться, некоторые переехали работать в Конин, Лодзь или Познань. Себастьян в основном проводил время с Жирафом, с которым они дружили, сколько он себя помнил. Жирафа звали Яцек Ванат, а своим прозвищем он был обязан росту: метр шестьдесят пять сантиметров. Он носил широкие штаны и не расставался с кассетным плеером.

В конце девяностых из киосков стали сметать журналы «Flex» и «Muscle & Fitness». В микрорайонах появлялись все новые подвальные качалки. Популярность приобрели майки на лямках и штаны-алладины, а на улице Бонковского открыли магазин спортивных добавок. Себастьян и Жираф закупали в Лодзи по оптовой цене омнадрен, винстрол и метанабол в таблетках российского производства, а потом распространяли среди знакомых, знакомых знакомых и знакомых знакомых знакомых. За три первых месяца заработали столько, что могли купить новый «Фиат 126p». Летом, когда спрос на стероиды почти совсем угасал, торговали дисками с фильмами, которые Жираф записывал на своем новом компьютере.

В следующие два года Себастьян набрал десять кило. Возмужал, говорила бабушка. Благодаря растущей популярности стероидов смог позволить себе купить голубой «Фиат Уно». В хорошем состоянии, пятьдесят лошадей, двигатель 1,1. Во время обгона Себастьян вытягивал подсос до упора и вырывался вперед, как Хассельхофф в «Рыцаре дорог». Так он по крайней мере себя видел.

Через год после покупки автомобиля все изменилось.

* * *

Остановились на заправке, вблизи от фабрики абразивных материалов. Было около четырех утра. Возвращались из Вжонца-Вельки с тусовки, и Жираф настаивал, что надо выпить еще по одному. Конец мая, жарко.

Купили по одному, потом еще по одному. А может, сразу по два. Себастьян не помнил. На следующий день все прокручивалось в памяти, как в свете стробоскопа: сжатая в руке банка, пол-литра ледяной «Выборовой», хот-дог, тротуар, руки на тротуаре, локти на тротуаре, голова на тротуаре, но недолго, поскольку тело стало разрывать изнутри, желудок подступал к горлу, брызги всего этого – хот-дога, пива, водки – на тротуаре, на руках, на рубашке, а потом какие-то голоса, смешки, вспышка.

После вспышки не было уже ничего, кроме глубины, в которой надо искать что-то руками, как в мутной воде, и он искал, не понимая что, знал только, что должен искать, не останавливаясь. Всякий раз, принимая больше пяти таблеток экстази, он бродил в этой густой воде, в этой топи, и искал.

Пробудился в своей постели, в одежде, в жестоком свете наступающего утра. Накрыл голову подушкой, и опять: вода, темнота, поиски. Чуть погодя перевернулся на спину, открыл глаза и снова начал быть.

Под черепом работала бормашина. Полость рта обшили вагонкой. За ночь тело стало слишком большим и неудобным, будто Себастьян уже не заполнял его, будто между ним и кожей образовался тонкий слой пустоты.

Вытащил из кармана телефон. 13:48. «1 новое сообщение». Открыл. Сообщение. И глаза пошире.

Отправителем был Жираф. На экране сиял желтый улыбающийся эмотикон. В прикрепленном файле ждала фотография. Какой-то человек. Какой-то человек, лежащий на земле. Себастьян нажал «Увеличить».

На тротуаре, в луже рвоты, валялся бомж с разбитой бутылкой в руке. Себастьян узнал пана Витека, который много лет назад ночевал в их машине и которого позже, кажется, на окружной дороге насмерть сбил грузовик. Пан Витек, распластавшийся на земле, в застиранных джинсах и рубашке, точно такой же как…

Рубашке такой же, как у него. В его любимых штанах и в его ботинках.

На тротуаре лежал не пан Витек, а он, он сам, заблеванный бомж с бутылкой. Он сбросил одеяло и встал – сверло в голове завыло на еще больших оборотах.

В туалет.

В туалете то же, что всегда. На кухне вода. В прихожей дрожь. Взял себя в руки. Помылся и почистил зубы. Долго смотрел в зеркало на бледное лицо, на взъерошенные волосы и глаза, вжавшиеся в череп, будто боявшиеся на все это глядеть.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги