Дрожащая скала

Тут к избранному кружку подошла тетка Пенгоэль, та мужеподобная лодочница, которая в ночь Альфредова бегства возвестила о приближении грабителей. Услышав последние слова Ивона, она вынула изо рта маленькую трубочку и отвечала, прихлебывая из стакана водку:

– Мать Пресвятая Богородица! Ивон Рыжий – вот говорят, что мы, женщины, чрезмерно любопытны и болтливы. Да ты после этого любопытнее и болтливее любой бабы! Ну какая тебе нужда до того, кто такая наша новая госпожа? Довольно тебе знать, что господин ее выбрал. Если бы ему вздумалось взять даже меня, бедную вдову, не имеющую ничего, кроме чести, что бы ты сказал, позволь тебя спросить об этом?

Она проворно осушила стакан водки, прищелкнула языком и продолжала тянуть трубку, не обращая ни малейшего внимания на хохот присутствующих. Один Ивон Рыжий не принимал никакого участия, по крайней мере, видимого в этих насмешках.

– Послушай-ка, тетка Пенгоэль, – сказал он, – конечно, такая женщина как ты, уж чего бы лучше, и если бы дело шло о том, например, как махнуть веслом, бросить острогу или хватить стакан крепкого, вряд ли найдет кто тебе подобную… Но что касается до молодой жены господина, об этом уж я знаю, что знаю – видишь ты, и мне порассказывали такие вещи…

– Ну, что же? Что тебе рассказывали? Увидим! – прибавил Жан-китолов. – Из тебя так же трудно выпытать что-нибудь, как якорь отцепить от подводного камня.

– Ладно, ладно, братец Жан. Но вы ведь согласитесь, что тут есть немножко того… Дама эта всегда закрыта, и никто до сих пор не похвастается, что видел хотя бы кончик ее носа. Нынче утром она была обвенчана в церкви, безо всяких свидетелей, кроме Конана, Бернара, Туссена да его клерка. Потом в Сент-Илеке месье Туссен, теперешний мэр, нарочно закашлялся в ту минуту, как произносил имя новобрачной. Маленький Ронклион вздумал было запустить глазок в свадебный контракт, – но не тут-то было. Он увидел только ряд каких-то каракулей, где сам черт ничего не разберет… Не заставляет ли все это призадуматься? К чему бы скрывать имя, ежели?..

– Ее имя! Ее имя! – перебил китолов. – Эх ты, голова! Да ведь это не секрет… ее зовут мадам Жерве, и денег у нее – миллионы.

– Это может быть, – сказала тетка Пенгоэль, – но месье Конан, который уж, конечно, должен ее знать, уверял меня, что она графиня.

– Оно, конечно, так, – сказал старый Пьер, слегка улыбнувшись и погладив свою седую бороду. – Конечно, месье Конан достойный человек и верный друг, но в таких делах ему верить едва ли можно. Не говорил ли он три месяца назад, что господин прибыл сюда на испанском адмиральском корабле и что ему салютовали из всех пушек, когда он выходил на берег? А между тем, дядя Томас в этот самый день ловил рыбу с подветренной стороны острова и целый день ничего не встретил, кроме дрянного купеческого кораблишка, который приставал к берегу, чтобы высадить тут какого-то матроса в лохмотьях. Нет, нет, слова месье Конана не всегда правда, не слишком-то надо верить в его истории.

– Именно так! И ты, пожалуй что, прав, – сказал Ивон Рыжий, – потому что человек очень близкий с месье Бернаром, сейчас почти побожился, что…

Он остановился и закусил губу.

– Ну что же? Посмотрим! Откашливайся! – сказал в нетерпением Жан. – Если ты знаешь что-нибудь, так скорей закидывай удочку.

– Э! – сказала тетка Пенгоэль, пожимая плечами. – Разве не видите, что он хочет только, чтобы его слушали, а сам и не знает ничего?

– Как! Я ничего не знаю? – вскричал Ивон с гневом. – Я хочу только, чтобы меня слушали?.. Так вот же, вы увидите… Молодая госпожа замка – просто малютка Лабар, дочь старухи Лабар, – та самая, про которую была когда-то сложена такая славная песенка. Вот как я ничего не знаю! Да!

Это открытие произвело на слушателей драматический эффект: тетка Пенгоэль разбила свою трубку, китолов выпустил из рук стакан, старый Пьер вытаращил свои красные глаза, и все вдруг замолкли.

– Я думал, – сказал, наконец, старик, – что малютка уж давным-давно умерла.

– О, что до этого – так нет! – сказала лодочница. – Говоря по правде, ведь первое известие об этом я принесла в замок в ту ночь, как был грабеж, а на другой же день оказалось, что это вздор… Девушка выздоровела и оставила Сент-Илек. С того времени ее уже никогда и не видали.

– Вот оно как! Да ведь никто другой как старуха Лабар подзудила тех негодяев идти напасть на господина и она же сделала потешный огонь из мебели замка. Месье де Кердрен едва ли забудет это, и конечно очень бы оскорбился, даже если бы его сочли способным жениться на дочери этой чертовки в юбках.

– Эх, старый Пьер! – сказала сентиментальным тоном лодочница, вздохнув над своей трубкой, которая вследствие падения приняла самый скромный размер в длину, – будто ты и не знаешь, какие глупости любовь заставляет делать молодых людей? Мы пожили-таки в свое время… и к тому же, у матери и дочери Лабар должны быть порядочные деньжонки.