Друг-апрель

Потому что остановился. И дальше Тюлька отправился один, по Кирова, сначала посередине улицы, затем сбился к забору и уже вдоль забора, озираясь и вздрагивая, потрусил дальше. Аксён остался ждать, но это было даже не ожидание, так, легкий отдых, незаметный. Мимо шагали какие-то пацаны в рабочей форме, пэтэушники следовали на практику. Они поглядывали на Аксёна хмуро и неодобрительно, видимо, узнавали. Аксён тоже узнал нескольких, тех, которых он раньше колачивал, но не испытал ни злобы, ни торжества, скорее напротив, ему приятно было видеть знакомых. Он даже кивнул им, но в ответ пэтэушники гордо отворачивались.

Тюлька не возвращался. Можно уже сходить и вернуться, и еще раз сходить и вернуться. Аксён стал думать, почему так, и ответ ему представлялся только один – Семиволковы дома. И Тюльку уже угостили мороженым, и Петька уже показал ему свои новые игрушки, а сейчас они подключили «Соньку», устроились на диване и с радостными визгами расправляются с электронными монстрами.

Аксён закурил.

Тюлька и Петька сражаются в «Сони», а Ульяна спрашивает, почему брат не пришел, а Тюлька отвечает, что брат испугался и стоит ждет, сейчас он расстреляет вон того рогатого с четырьмя руками и сбегает, позовет…

Аксён покраснел. Глупо так стоять, на самом деле могут ведь подумать, что он испугался. Или что стесняется.

Он вдруг на самом деле понял, что стесняется. Они очень давно не виделись, и она изменилась. И он тоже. Разные люди, и даже, может быть, уже немного чужие.

– Я тут, – сказал Тюлька за спиной.

Аксён повернулся.

Тюлька как Тюлька. Мрачный.

– Пацанов пэтэушных увидел – прятался, поэтому и долго, – пояснил Тюлька. – А потом обходил еще, думал, за мной побегут…

– Ну и что? – нетерпеливо перебил Аксён.

– Закрыто. Свет не горит, никого не видно.

– Я же тебе говорил…

– Они что, насовсем уехали? – опередил Тюлька.

– Да нет, я же тебе говорил. Они на море сейчас… Они приедут. Петька тебе раковину привезет.

– Какую еще раковину, у нас есть…

– Не ту, где руки моют, а ту, в которую дудят. Как в трубу.

– Да зачем мне раковина, он «Сони» хотел…

Тюлька вздохнул.

– Да будет у тебя «Сонька» твоя…

– Когда?! – подпрыгнул Тюлька.

– Потом. Заработаешь – и будет.

– Ага, – Тюлька хмыкнул, – потом… Зачем мне оно надо будет, потом. Я вырасту уже…

– Ну, «Соньку» надо заслужить…

– А почему я не заслужил? – обиженно всхлипнул Тюлька. – Петька заслужил, а я нет? Мы оба маленькие, мы еще ничего не заслужили… А у него есть…

Аксён не знал, почему.

– Давай домой, – сказал Аксён. – К бабушке то есть. Там, наверное, все уже готовы.

– Пойдем домой лучше, к нам. Я дойду, честное слово! А эти пусть тут остаются, я не хочу их тащить…

– Да ты не будешь их тащить, не волнуйся…

– Давай домой! – ныл Тюлька. – Я не хочу, как в прошлом году, чтобы…

«Я тоже не хочу!» – хотел крикнуть Аксён.

Не хочу их тащить! Пьяного Чугуна, пьяную мать…

Было бабушку жаль. Ей придется на это смотреть. Нет, конечно, она ничего не видит… хотя такое и видеть нечего, лучше не видеть. Придется их тащить.

– Если дядя Гиляй сильно напьется, можно будет его ограбить, – сказал Аксён. – У него наверняка куча бабок.

– Да он не напивается никогда, его не ограбить. Давай побежим домой…

Тюлька принялся ныть громче, но Аксён его уже не слушал, схватил его за руку и рванул вперед.

– Что это? – удивился Тюлька в районе вокзала.

– Поют, кажется… – Аксён остановился. – Точно поют.

– Я же говорил – лучше домой, мне их эти песни…

– Поздно, – сказал Аксён. – Уже поздно…

Не поздно, но бабушка была человеком.

– Пойдем.

Дядя Гиляй, развалившись на скамейке, рвал баян, орал про «в нашей деревне огни не погашены, ты мне тоску не пророчь». Хор ветеранов труда подтягивал из последних старческих сил. В конце улицы выли собаки.

– Сейчас бы их… – Тюлька скрежетнул зубами.

Мать лежала головой на столе, держалась за апельсин. Бабушка убирала посуду. Чугуна не видно.

– Ба, тебе помочь? – спросил Аксён.

– Да чего тут помогать, я уж сама привыкла.

– Ладно…

Он хотел сказать, что сейчас он ее уберет, мать то есть, но решил, что усугублять не стоит.

– Переезжайте ко мне, – предложила бабушка. – Летом. Славику в школу надо ходить. Да и тебе… Надо как-то жить.

– Надо, – согласился Аксён. – Переедем. Обязательно.

– Вот и хорошо. Я вам там собрала, не забудь…

Аксён вдруг понял. Что бабушке стыдно. Стыдно перед ними, что все так получилось. Не сейчас получилось, а вообще. И что она уже ничего исправить не может, за это ей тоже стыдно.

– Мы приедем, – сказал он, – в июне.

– Вот и хорошо.

Аксён подсел к матери, пощипал ее за руку.

– Ма, пора уже.

– Пора-пора-пора-пора… – пробормотала мать и поднялась.

Поглядела на Аксёна неузнавающим взглядом.

– Ма, поезд скоро…

– Поезд на Нансельбукен прибывает в девятнадцать часов, – выдала мать. – Все билеты проданы, юноша, и нечего так на меня смотреть!

– Пойдем…

– Пойдем. Поезд не будет ждать…

Она сделала шаг, и Аксён подхватил ее под локоть.

Бабушка загремела посудой.

– А это кто? – Мать уставилась на бабушку. – Кондуктор…

Заглянул Тюлька. Поморщился.