Друг человечества

— Ну и отлично. Но только, ради Бога, не болтайте. Не раздражайте меня! Меньше всего я хотела сердиться на вас, но у меня страшно взвинчены нервы!

— Дайте мне ваш саквояж, а сами лучше возьмите мою палку.

Септимус только теперь заметил, что идет без шапки, надел ее и оба молча двинулись по шоссе, словно чета цыган. Две мили прошли они так — то в полной темноте, когда дорога сворачивала на дубовую аллею, то по открытому месту, среди полей, — но нигде звуки человеческого бытия не нарушали сельской тишины. Затем молодые люди вышли на большую дорогу, ведущую в Лондон, и миновали какую-то деревню. Кое-где окна уже светились. В одном коттедже дверь была распахнута. Полоска света легла на лицо Эмми, и Септимус заметил, какое оно измученное и несчастное. Прошли еще около мили. Изредка навстречу попадался крестьянин и, ничего не подозревая, с поклоном проходил мимо. Прогромыхала тележка молочника, и снова вокруг стало тихо. Постепенно звезды гасли.

Когда они достигли подножия холма, на вершине которого стоял коттедж, черневший на сером фоне неба, Эмми внезапно споткнулась и упала на груду камней у дороги, разразившись слезами и бессвязными причитаниями. Она не в силах больше выносить это. Почему он все время молчит? Она не в состоянии идти дальше. Хоть бы уже скорее пришла смерть! Что с ней теперь будет? И как он может все время идти рядом с ней молча, словно немой тюремщик? Лучше пусть возвращается в Нунсмер и бросит ее умирать здесь, у дороги. Только бы ей поскорее умереть. Ничего другого она и не просит у неба.

— О Боже, сжалься надо мной! — рыдала она, раскачиваясь взад и вперед.

Септимус стоял растерянный, терзаясь и не зная, чем ее утешить. Впервые в жизни ему приходилось выступать в роли странствующего рыцаря, защитника обиженных, и он совсем не знал, как себя вести. Он пожертвовал бы своей головой, лишь бы найти слова, которые могли бы ободрить Эмми. Ничего лучшего он не смог придумать, как потрепать ее по плечу и попросить не плакать, что, как известно, может только поощрить плачущую женщину. И Эмми зарыдала еще горше. И в эту ночь мучительных сомнений перед Септимусом снова встал вопрос: что делать? Он растерянно огляделся вокруг, ища какое-нибудь указание, и вдруг увидел свет в окне коттеджа на холме.

— Хотите, я пойду туда и постучусь? Может быть, они дадут вам стакан молока или чашку чая. Или, позволят немного полежать у них и отдохнуть.

Он даже повеселел от своей догадливости. Но Эмми только грустно покачала головой. Ни молоко, ни чай, ни мягкая постель не прельщали ее. Ни мак, ни мандрагора не могли дать ей забвения. И она не в силах идти дальше, а до станции еще четыре мили.

— Если вы скажете, что мне делать, я сделаю, — промолвил Септимус.

Вдали что-то загромыхало — с холма медленно спускалась телега. У Септимуса появилась блестящая мысль.

— Хотите, я усажу вас на эту телегу и отвезу обратно в Нунсмер?

Эмми вскочила на ноги и уцепилась за его руку.

— Никогда! Ни за что! Вы слышите?! Этого я не в состоянии перенести. Мама, Зора — я никогда их больше не увижу. Прошлой ночью они чуть не довели меня до истерики. Вы думаете, чего ради я ушла из дому ночью? Только для того, чтобы не встречаться с ними. Идемте дальше. Если я умру в пути, тем лучше.

— Может быть, я смогу вас нести.

Она смягчилась, взяла Септимуса под руку и даже улыбнулась, взбираясь с его помощью на холм.

— Какой вы славный и как я по-свински вела себя с вами! Всякий другой на вашем месте стал бы приставать ко мне с расспросами, удивляться и тому подобное. А вы даже не спросили меня…

— Тихо! Не надо и спрашивать. Я знаю — прочел в газете. Не будем об этом говорить. Поговорим о чем-нибудь другом. Вы любите мед? Я посмотрел на Большую Медведицу и вспомнил… Вигглсвик все хочет завести пчел. А я ему говорю, что, если он это сделает, то я заведу медведя. Медведь будет питаться медом, и я выучу его плясать под мой фагот. Кто знает, может, ему и понравится фагот, — помолчав, грустно добавил он. — А то он никому не нравится.

— Если бы вы захватили его с собой, я бы попросила на нем сыграть: мне бы он нравился — ради вас, — всхлипнула Эмми.

— Если бы вы послушались моего совета и прилегли отдохнуть в коттедже, я бы мог послать за ним, — Септимус даже не улыбнулся.

— Нам надо поспеть на поезд, — возразила Эмми.

В ближней деревушке, в полумиле от холма, все уже были на ногах. У двери одного из коттеджей стояла телега, нагруженная овощами, в ожидании возницы, допивавшего свой чай.

Путники остановились возле коттеджа.

— Если та телега могла отвезти вас обратно в Нунсмер, — сказал Септимус с видом человека, открывшего, наконец, истину, — то эта может доставить нас на станцию.

Он оказался прав. Мужчины усадили Эмми как можно удобнее среди кочанов капусты, на груде мешков, и она все время дремала от усталости, пока не добрались до станции.