Друг другу вслед

— Нас не забывай.

Главком, сев на край окопа, развернул старенькую карту, исчерканную вдоль и поперек. Павлищев, Даннберг, остальные командиры окружили его, дымя уфимскими папиросами.

— Из двуречья вылезли, в трехречье влезли. И никому не пожалуешься! — вполголоса молвил Василий Константинович. — То был Сим с Белой, понужали в хвост и гриву, теперь к ним прибавилась Уфимка, тоже своенравная девица. А тут еще железная дорога, что посередке легла… — Он покивал ординарцу-башкиру. — Дуй на хутор, сообрази горяченького, да покрепче. Айда в штаб, командиры и комиссары!

5

Штаб главкома обосновался в поповском доме. Все там перерыто, на полу валяется тряпье, хозяев нет, — видно, умотали с белыми… Штабисты кое-как утвердили у окна треногий, искромсанный шашками стол, принесли скамьи, раздобыли свечной огарок, но не зажигали, пока не начнется военный совет. Николай Каширин, опираясь на костыль, негромко отдавал приказы. Связные, приняв пакет, уносились в ночь.

В передней столпились командиры, пили чай.

— Ничего, братва. Прикроемся с юга Симом, с запада — Белой, тут она разлилась пошире, и посмотрим, кто кого. Отступать нам не личит, весь мой сказ!

— А кто, кто отступает? Под Петровском два полка расшибли — ты это называешь отступом? Гору Извоз отобрали у целого казачьего корпуса — тоже отход? А на чугунку нацелились — тому какое названье дашь? Нет, подумать надо: кто бежит, а кто идет следом, висит на хвосте. Мы или они!

У порога главкомовский ординарец пыхтел над самоваром. Увидев Нестерова, выпрямился, отряхнул колени.

— Поп с попадьей, знаешь, куда попал? В погреб сел, я их колом подпер, чтоб не бежал…

Игнат захохотал и смолк озадаченно.

— Постой, малайка… Что ж получается? Старика со старухой — в погреб?

Тот прищелкнул языком.

— И поповна есть, ай, какая пташка!

— Одурел, парень?

— Вот, ругается… — с обидой сказал ординарец. — Ваш поп совсем наш мулла. Дурман, так?

— Верно, дурман. До поры до времени. Просветим башку тех, кто от бога и аллаха ни на шаг, весь дурман к черту.

— Зачем ждать, зачем? — вскипел ординарец. — Шашкой!

— Шашкой бей прямого врага, ты его не успокоишь, он с тобой разделается запросто… Здесь иное. Мы именем революции судим весь паразитический класс, но со старичьем и девками не воюем, пойми… Скажи спасибо, главком не знает, он бы тебе задал выволочку!

Башкир опрометью бросился к двери…

Военный совет затянулся за полночь. Командиры тесно сидели вокруг стола, освещенного скудным трепетным огоньком, над картой, думали-гадали.

— Не повторить ли нам коленце на манер стерлитамакского, а, товарищ главком? — гудел Калугин. — Кавалерию в кулак, и на Седьмую казачью дивизию, а пехотой на северо-восток, в обход укрепов у чугунки.

— Дельно! — поддержал его Голунов. — Седьмая давно бельмом на глазу. Пора свести счеты!

Молодой русоволосый помощник Томина предлагал свое.

— Переправы-то ложные строим через Белую? Строим и бросаем. Так? И те к тому привыкли. А мы раз, и по уху — Уфе!

Начштаба знай покачивал головой.

— Обвели вокруг пальца, имейте совесть. Усвойте накрепко: там, на той стороне, тоже не дураки собрались.

— Да, компания знатная! — сказал главком. До того он сидел, привалясь к стене, — подустал в боях, что ли? — не говорил ни слова. — Уфа, товарищи мои милые, сейчас не просто Уфа, губернский город, каких десятки. Бери выше! Государственное совещание затевается, речь о судьбе всей контрреволюции. Вороны слетелись крупные, с богатым оперением: омская сволочь, господа из самарского комуча с Черновым во главе, в пути эсерка Брешко-Брешковская. Чувствуют они себя вольготно. Большевики повсеместно отступают, зажаты в кольцо…

— Чего ж мы рассусоливаем? — в нетерпении сказал Томин. — Давай план, главком, не мотай душу.

— План так план. Его вам доложит начальник штаба.

Николай Каширин встал, опираясь на костыль.