Друг другу вслед

Неимоверно трудная осень! А тут еще ночами собственную башку просветляй, читай, не век же ходить «вольнопером». Конечно, прорех — воз и маленькая тележка, спору нет, мы пока не имеем того багажа, что военспецы, зато с нами другое… Генштабисты бубнят: мол, отпущен крайне малый срок, создать регулярную армию — дело непосильное! Но она создается, она крепнет, она атакует… Недавно был начарт из Перми, говорил о полках соседней дивизии. Крестьянский и Камышловский, по его словам, ничуть не уступят железным первоуральцам.

На лицо Игната опустилась внезапная тень. Грешил на ребят, осуждал их партизанщину, а сам? У Калмыкова неувязка с соседями, тут бы и вмешаться, вызвать недотеп на откровенный разговор. Не-е-ет, кивнул быстренько на Ивана Степановича: мол, комбриг наведет правоту, а я этаким козырем проедусь до белоречан, авось подвернется что-то интересное, вроде коли-руби… Да и слово дал, дескать, неудобно перед Алексеем. Тьфу, черт! Приподняло тебя, длинноносый, а за какое такое? Может, в строю, под твоей рукой парни куда умнее и находчивее… Отказаться? Нет, не за тем ехал из Москвы!

И голос Кольши, совсем не к месту:

— Любит она тебя, комиссар!

— Ты о ком? — спросил Игнат, застигнутый врасплох.

— Не догадываешься? Эх, слепота!

— Вот что… шути, но знай меру.

— Любит, не спорь! — отрубил Кольша, сведя брови к переносью. — Она как зорька чистая, под пулю встанет без единого слова, и к ней надо так же… Ну, чего смолк?

— Друга терять жаль, — с тоской вырвалось у Нестерова. — Пока его найдешь, пока…

— А кто сказал, что мы больше не друзья? — Демидов резко повернулся в седле, посмотрел с нестерпимой прямотой. — Говори, комиссар, да не заговаривайся. Ну, а с Наткой… — он осекся, и на его продолговатом лице отразилось выражение, какое было на Зилиме, при словах: «Откусил — проглочу. Только без жалостей!»

Всадники спустились на дно глубокой лощины, и их плотно обступил туман. Казалось, конца не будет вязкой студеной мгле, в которой без следа растворились кусты и деревья, казалось, вовек не разбить крутое молчание, сковавшее губы… Дорога пошла наверх, но туман знай клубился над головой, непонятной тяжестью давил сердце. И вдруг широко прояснело небо, ударили веселые брызги лучей, а там донеслась и стрельба, за раскатом раскат, словно ждала именно этой минуты. Верховые встрепенулись, пустили коней вскачь.

6

Взвод Саньки Волкова с ночи находился в карауле, Бойцы дремали по окопам, кутаясь в легкую одежду, иногда оглядывались назад: скоро ли смена, черт ее дери? Волновались неспроста: вечером взводу подкинули две овечьи тушки, подарок богоявленцев, и командир попросил хозяек сварить пельмени. Слюнки текли в предвкушении еды: постились не первый день.

На рассвете мимо заставы цепочкой прошли разведчики, вскоре вернулись, не заметив ничего подозрительного. «Смену поторопите, — сказал старшему Санька. — Пропустила все сроки!»

Вот наконец и смена. Ребята гурьбой затопали в село. Взводный недовольно морщился при виде своего воинства.

— Нет чтоб строем да в ногу. Валите бараньим стадом!

— К барану в гости, понимай! — зубоскалили бойцы. — А со строем успеется. Не все сразу.

— Шагистикой велено заниматься, правда ай нет? — спросил Кенка Елисеев. — По мне, век бы ее не было. Обходились, и еще как.

— Небось, приспичит, сам пойдешь!

— Ой ли?

— В бою кто кого, середки нет.

— Лучше я его! — блеснул ровной полоской зубов Елисеев.

— А сумеешь? Ну-ка, обороняйся.

Бойцы расступились пошире, ожидая потехи. Взводный пригнулся, сделал молниеносный выпад, за ним другой, еще хитроумнее первого, винтовка Елисеева с гулом отлетела прочь.

— Ну, солдат, где твое ружье?

— Известно где…

— То-то. Строй, браток, — это не просто равнение направо, это и выучка, и вид, и настрой… Ша-а-агом арш! — скомандовал взводный.

Какое шагом! Бойцы наперегонки внеслись во двор, запрыгали у колодца, смывая грязь, косились на окно кухни. Как там хозяйки, успели? Кто-то сбегал и принес добрую весть: пельмени готовы, целый двухведерный казан. Взвод, стараясь не греметь оружием, чинно, гуськом вошел в горницу, расселся вокруг длинного, с приставкой стола. Отворилась кухонная дверь, хозяин с сыном внесли казан, и по избе поплыл запах теста, мяса, перца с луком, еще чего-то вкусного. Перед каждым очутилась миска с тремя десятками пельменей. Волков подал знак: ложки разом поднялись и опустились… В тот же миг на окраине села глухо застрекотал пулемет.

Взвод побросал миски с едой, бегом помчался на позицию. Вот и окопы. Прилегли у заснеженного бруствера, понемногу разобрались, что к чему. Белые наседали в центре, вдоль заводского тракта, от каменоломен. К пулеметам присоединили свой рев пушки, густела винтовочная стрельба.