Друг другу вслед

— По-твоему, зубы на замок? — Игнат посопел затрудненно — Черт, и когда мы перестанем бояться друг друга, когда исчезнет с лица земли окаянный страх? Неужели и потом, лет через сто, при слове «начальство» людей будет продирать озноб? Нет, просто не вмещается в черепок!

За стенкой вскинулись голоса. Пригибаясь у притолоки, вошел Николай Дмитриевич Каширин. Помвоенкомдив и Игнат разом прекратили перепалку, поднялись.

— Вольно, вольно… Чего взъерошенные оба?

— Рассуди, товарищ начдив. Понимаешь, припекло.

Он выслушал внимательно, глядя то на одного, то на другого, улыбнулся.

— Кое-кто обжегся на молоке, дует на воду… Ладно, успокойтесь. Позвоню в штарм, члену Реввоенсовета, улажу вопрос… Не о том спорите, братушки. О делах на юге знаете? — померцал глазами. — Теперь наш черед — вперед!

Начдив несколько мгновений постоял у карты, помеченной красными флажками.

— Да, привет вам от Василия Константиновича!

— Где он, батька наш крестный? Все — в начальниках Вятского укрепрайона?

— Усидит, как же. Сколачивает новую дивизию!

Вбежал старший оператор.

— Звонок из Первого уральского. Убит комбриг…

Нестеров пристально глядел на мертвенно-бледное лицо оператора, на его прыгающие губы, молчал, не в силах поверить в принесенную им страшную весть. Бред, ерунда! Не может быть, чтобы никогда больше не появилась в цепи знакомая фигура Ивана Степановича в стареньком полковничьем кителе, не прозвучал сдержанно-спокойный голос, не вскинулась призывно вверх рука с крепко зажатой трубочкой!

Глава двенадцатая

1

Весть об отправке на фронт пришла мглистым апрельским утром. Унтер-офицерская школа четкими темно-зелеными квадратами застыла на Тихвинской площади. Спозаранок прикатил командующий военным округом Артемьев.

— Солдаты! Близится время вашей досрочной отправки на фронт, — говорил он. — Сейчас там, и только там решаются судьбы государства Российского. Предатели и изменники родины напрягают все силы, чтобы погубить святое дело возрождения единой и свободной России. Несмотря ни на что, правительство крепко держит в руках национальное знамя! — Артемьев прошелся взглядом по ровной шеренге. — Солдаты, а через несколько дней унтер-офицеры! Вы пойдете в те части Сибирского войска, которые, подобно Первой штурмовой имени генерала Пепеляева бригаде, покрыли себя вечной славой. Сражайтесь, как они, — под Пермью и Вяткой, не отдавайте край на разграбленье голодным ордам. Они мечтают откормиться на сибирском хлебе, продлить гнусную войну против порядка и честного труда, В пути, на передовых позициях будьте бдительны, ибо враг затаился и среди нас. Ловите, без пощады карателей, за наградой дело не постоит!

Генерал сел в авто, сопровождаемый гусарами, отбыл к себе. Роты одна за другой потянулись к казармам.

— Осенью баяли: курс — девять месяцев, а уложились в семь, — растерянно пробормотал Серега.

— То и дивно, — возразили ему. — Авось…

— Р-р-разговоры! — проскрипел издали прапорщик Кислов. — Ать-два, ать-два. Шире шаг!

Брагин шел, безучастный ко всему, с одной-единственной думой: «Неспроста маманька снилась ночью, и в слезах. Теперь не скоро увидимся… если раньше не подсекут… дружки Степана!»

Во дворе бывшей мужской гимназии попался навстречу седоусый слесарь с мотком проволоки на плече: как всегда, поди, приходил чинить электрическую проводку.

— Ну, дядя, прощай! — сказал детина саженного роста. — Долго ждали, пора и на свет.

Седоусый посмотрел внимательно.

— Все, ребятенки, перемешалось: где свет, а где тьма… — И тише: — Чему радуетесь?

— Э-э, тебе не понять!

Казарма гудела. Отъевшиеся за зиму солдаты были не прочь подразмяться, повидать новые места. О том, что впереди ждут кровавые бои, мало кто задумывался. Эвон куда занеслись орлы генерала Пепеляева, под самую-самую Вятку. А там подать рукой до северной армии, а там подоспеет с юга Деникин, жмет громадной дугой на тыщу верст, а там и назад. И пары портянок не износишь, ей-ей…

Мишки Зарековского не было. Еще утром он отпросился у прапорщика, убежал. Не иначе, поманили напоследок торговые дела-делишки. Ну, ловкач!

Брагин покружил по казарме, вслушиваясь в говор, наконец подсел к Сереге, одиноко притулившемуся на подоконнике. «Вот и он в расстроенных чувствах. Небось не до веселья: жена сирота круглая, ребенок на руках. Как быть? — и снова замутило, засосало под ложечкой. — А как быть мне с отцом, с маманькой, с братишками? Ведь сгинут в одиночасье!» Он глубоко вздохнул.

— Серега…

— Ну? — голос точно из-под земли.

— Может, все-таки стоит за Уралом побывать? Москвой пройтись, к знакомым наведаться, звон послушать?

Серега медленно повернул к нему пепельно-серое лицо.

— Звон, говоришь? А против кого посылают, усек? Ввалимся и давай: тетке, что вас тогда приветила, полсотни шомполов, ейному брату руки с хрустом навыворот!

— Ого, так он и дался. У него наган сызмальства при себе.

— Речь не только о нем, балда. Всей России грозят виселицей!

— Но… если я не хочу?

— Кто тебя спросит? Аль твою маманьку пороли с радостью? Солдат есть солдат.

Егорку начало бить мелкой дрожью.

— Что делать, а?