Друг государства

В 1582 году сэру Фрэнсису доложили о результатах обыска подозрительного человека, связанного с испанским послом доном Мендосой. В его маленьком зеркальце агенты нашли письма, из которых следовало, что против королевы готовится новый масштабный заговор. Правда, имя его руководителя оставалось неизвестным. Однако эту тайну вскоре раскрыл разведчик Генри Фагот. Он устроился сотрудником французского посольства, подкупил там секретаря и выведал, что комплот составлен под руководством англичанина Фрэнсиса Трокмортона. Впрочем, нити заговора тянулись и к дону Мендосе, и за Ла-Манш — к алчным Гизам. Трокмортону удавалось долго держаться, отрицая обвинение, и тогда Уолсингем приказал применить к нему пытки крайней степени, после которых признания были добыты. Рядовых мятежников казнили, а испанскому послу было предложено в «течение 15 суток покинуть британское королевство». Но после этого Уолсингем потерял сон. План переворота не только подразумевал убийство королевы, но и называл имя ее преемницы. Это была католичка Мария Стюарт, двоюродная сестра Елизаветы, у которой юридически были весьма немалые права на английский престол. И Уолсингем в который уже раз сказал себе, что, пока эта женщина жива, заговоры будут продолжаться.

Приглашение на казнь

Мария Стюарт уже четырнадцать лет… жила в Англии, в почетном заключении. Она бежала с родины, из Шотландии от гнева местной знати, который вызвала скорым браком с непопулярным лордом Босуэллом, убийцей ее прежнего супруга лорда Дарнли. Тогда, в критической ситуации, Мария не стала просить убежища у своих французских родственников — Гизов, а в утлой рыбачьей лодке переплыла на английский берег и вынужденно предалась кузине, с которой ее связывала взаимная нелюбовь. Люди Уолсингема постоянно наблюдали за опасной соперницей королевы, и шансов организовать переворот из крепости Татбери у нее не было. Но само ее существование пьянило голову противникам Елизаветы, а после папского «разрешения» на убийство королевы — оттачивало их решимость покончить с «узурпаторшей». И Фрэнсис Уолсингем решил поставить точку в этой истории. Неожиданно тюремный режим Марии меняется к лучшему — ее переводят в очаровательное местечко Чартли. Иностранным шпионам во главе с посланником Филиппа II Морганом теперь удается передать узнице свои ободряющие письма. Правда, возит их в пивной бочке агент английской разведки, но заговорщикам это неизвестно, и они воодушевлены. Тем временем Уолсингем обращает внимание на мелкопоместного дворянина Энтони Баббингтона, известного благородством и преклонением перед опальной королевой. И вот в доме этого набожного католика, где он и его соседи еженедельно, но безобидно ругают «елизаветинские порядки», появляются ретивые сторонники Марии, подосланные сэром Фрэнсисом. Они стыдят Баббингтона за бездействие и призывают его вызволить «свою государыню из темницы». Через несколько месяцев «обработки» дворяне составляют заговор. Мария Стюарт получает письмо, в котором Баббингтон сообщает, что шестеро преданных ей людей убьют Елизавету, в то время как он с небольшим отрядом освободит ее из тюрьмы. Королева отвечает. Что именно — доподлинно неизвестно. Часть исследователей полагает, что Мария, опасаясь провокации, так и не дала прямого одобрения этим планам. Зная возможности «технической службы» Уолсингема и ее шефа — Фелиппеса, можно предположить, что люди Уолсингема попросту подделали «преступную» фразу: «Пусть тех шестерых дворян пошлют на это дело и позаботятся, чтобы… меня отсюда вызволили… еще до того, как весть о случившемся дойдет до моего стража». И это решает все.

Заговорщики были немедля арестованы и очень быстро казнены. Таким образом, они не смогли выступить свидетелями на процессе Марии Стюарт, которая защищалась отчаянно, но суд и не собирался внимать ее доводам. Уолсингем, безусловно, понимал, что с точки зрения нравственности свершается несправедливость, — может быть, поэтому он не пришел на оглашение смертного приговора, сказавшись больным. Но политическая целесообразность этой смерти была очевидна. И пылкий почитатель Макиавелли сэр Фрэнсис был крепко убежден, что это важнее мук совести.

Эпилог