Друг и лейтенант Робина Гуда

— Похоже, вы оба спятили, — я перевел взгляд с загорелого хмурого парня на смущенного Барсука, с Барсука — на Локсли. — Дикон, ты ведь всегда мечтал выкупить вашу землю в Эдвинстоуне, когда твой сын вернется домой!

— Да… Ваша правда, сэр ры… Джон. Но Вольф…

Продолжая стоять на одном колене, парень еще ниже наклонил голову.

— Я не хочу пахать землю. Я хочу зарабатывать на жизнь мечом. Если вы замолвите за меня словечко перед шерифом, сэр рыцарь, я буду вечно вам благодарен.

В знатных домах Ноттингема мне не раз приходилось слышать разговоры о том, что каждый побывавший в крестовых походах саксонский мужик возвращается из Палестины, почитая себя чуть ли не Ричардом Кер де Лион. Дескать, крестьяне, подержав оружие в руках, начинают мнить себя воинами и не желают больше пачкаться в навозе. Похоже, эти разговоры не были лишены некоторых оснований.

— Встань, — недовольно проворчал я (сын Дикона проворно поднялся на ноги). — Вольф, я бы выполнил твою просьбу, но среди стражников есть уроженцы Эдвинстоуна, которые наверняка узнают тебя в лицо. Вряд ли вице-граф согласится взять в стражники сына шервудского аутло…

— Но ведь согласился же шериф сделать шервудского аутло командиром своих наемников? — очень серьезно заметил Локсли. — Все знают, как Вильям Певерил ценит и любит сэра Гринлифа! Шутка ли — вернуть вице-графу любимого коня, да в придачу уложить самого сильного из разбойников, знаменитого Маленького Джона! Неужели после таких подвигов шериф не уважит просьбу доблестного командира?

Увернувшись от моего замаха, йоркширец сам ткнул меня кулаком в плечо, и даже молчаливый Вольф не сдержал улыбки.

У костра Аллан-э-Дэйл провел рукой по струнам арфы, повернулся на другой бок и снова заснул. Тук поднес к губам пустую кружку, почмокал, но продолжал храпеть.

Я вдруг понял, как мне не хочется отсюда уходить…

Но Дикон уже подвел мне коня, а Робин Локсли хлопнул меня по спине:

— Удачи, Джон. Будь осторожен.

— Тебе тоже удачи. И много счастливых лет с Марианной!

Поморщившись от боли в ноге, я сел в седло и в последний раз оглядел поляну, где в шалаше спала молодая жена Робина Гуда, а вокруг прогоревшего костра в вольных позах дрыхли вольные стрелки… Махнув на прощание рукой, я развернул коня и медленно двинулся прочь в сопровождении Вольфа, вышагивающего возле моего стремени.

4

Глава двадцать вторая РАСПЛАТА

Из леса вышел Робин Гуд

С дорожным посошком
И в шумный город Ноттингем
Отправился пешком.

Свернул он к церкви городской,

Вошел под гулкий свод,
И весь народ его узнал,
Но промолчал народ.

Стоял в толпе седой монах

(Да будет проклят он!),
Он тоже Робина узнал
И тихо вышел вон.

— …Не спи, шериф, вставай, шериф,

Бери свой длинный меч!
Мне Робин Гуда самого
Случилось подстеречь.

…Под гулкий свод вступил шериф,

Стрелки шагнули вслед.
«А жаль, — подумал Робин Гуд, —
Малютки Джона нет!»

…Всю церковь заняли стрелки,

Столпились во дворе
И Робин Гуда наконец
Связали в алтаре.

«Робин Гуд и коварный монах»

(перевод Игн. Ивановского)

Легкость, с которой мне удалось пристроить Вольфа в стражники, давала повод для определенных умозаключений. Конечно, не один и не два ноттингемца узнали сына Дикона в лицо, и все-таки шериф взял его на службу. Только круглый дурак не догадался бы, какую цель преследовал при этом Вильям Певерил.

По счастью, Вольф вовсе не был дураком. Его осторожность вполне соответствовала его волчьему имени, и никому не удавалось не только выследить его, когда он отправлялся на встречи с отцом, но и доказать, что такие встречи вообще бывают. Опять-таки к огромной удаче Вольфа, хозяин Эдвинстоуна, барон Лекок, обладал иммунитетом и держал в руках судьбу всех своих вилланов. До того момента, как выбранные от графства не доказывали, что один из крестьян барона — убийца, фальшивомонетчик или грабитель, сам шериф не имел права накладывать на подозреваемого карающую руку. Вообще-то восьмидесятилетнего барона больше всего заботил его артрит, но в то же время старый хрыч терпеть не мог, чтобы на его привилегии покушались даже такие влиятельные люди, как Вильям Певерил.