Друг и лейтенант Робина Гуда

Однако я не имел подобного щита, поэтому в последние дни все серьезней подумывал о том, чтобы оставить службу и уехать в Аннеслей. До сих пор фортуна мне улыбалась, но с некоторых пор земля начала дрожать у меня под ногами. Маленькие камушки один за другим сползали под откос, норовя прихватить с собой камни побольше: цера Гисборна, западная тропа, исчезновение пяти наемников — полный обвал был уже только вопросом времени. Рано или поздно даже такой недалекий тип, как шериф, сумеет сложить воедино разрозненные части мозаики, и тогда Катарина получит полное право заявить: «Я говорила тебе, что все это плохо кончится!»

Я вышел из «Пути в Иерусалим», так и не узнав того, что хотел узнать, и не дослушав до конца очередную байку о похождениях Робина Гуда. Хотя на сей раз то был скорее рассказ о похождениях Марианны. Слухи о женитьбе главаря разбойников уже разошлись по всему Ноттингемширу, и горшечник из Хокнелла одарил всех желающих последним выпуском народных фантазий на эту тему: я узнал, что Марианна была дочерью барона Фицтуса из Йоркшира, а Робин Локсли — сыном графа Дэвида Хантингтона, что они обручились еще в детстве и что Марианна осталась верна своему жениху даже после того, как тот превратился из богатого наследника в беглеца-аутло. Девушка преданно ждала любимого, а когда отец стал принуждать ее к замужеству, переоделась в платье пажа и отправилась на поиски Робина в Шервуд. Там они и встретились, но Локсли не узнал свою невесту в мужской одежде, а Марианна не узнала его в наряде лесного стрелка. Главарь шервудских разбойников вызвал незнакомца на бой, они долго сражались на мечах, оба были ранены, и наконец Робин Гуд предложил смелому «юноше» присоединиться к его шайке. Вот тут-то, услышав голос возлюбленного, Марианна наконец-то его узнала, и тогда…

Не дослушав, что случилось «тогда», я забрал свой недопитый кувшин с сидром и вышел.

Н-да, байка, которую принес в Ноттингем болтливый горшечник, дала бы несколько очков форы самым глупым из баллад Аллана-э-Дэйла! За какого же идиота жители Хокнелла принимают Локсли? Только олигофрен мог бы не узнать свою невесту потому, что та вырядилась в мужское платье! Даже Пегас Аллана никогда не скакал по таким колдобинам…

Отхлебнув из кувшина, я свернул в безлюдный узкий переулок — и почти сразу наткнулся на Вольфа, лицо которого было вполне под стать моим хмурым мыслям. Молодой стражник огляделся по сторонам, убедился, что мы в переулке одни, и без предисловий вывалил на меня оглушающую новость:

— Марианна умерла.

Не знаю, каким чудом я сумел удержать в руках кувшин.

— Что?! Как?!

— Два дня назад, в родах. И отец говорит — Локсли сошел с ума.

Я на секунду закрыл глаза, пытаясь представить себе, что девочки в венке из плюща, которой мы недавно желали сто лет счастливой жизни, больше нет. При попытке представить еще более сумасшедшего Робина Гуда у меня отказало воображение.

— Отец говорит, Локсли обходит все церкви подряд и швыряет деньги на все алтари, — пробубнил Вольф, глядя мимо моего плеча. — А когда не молится, то пьет…

— Где похоронили Марианну? — спросил я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— У церкви Святой Марии в Эдвинстоуне. Отец сказал — Локсли накупил столько свечей, сколько не зажигают даже при похоронах царственных особ, а тамошний священник сорвал голос, служа мессы за упокой души Марианны и ребенка. Йоркширец думает, что смерть жены и сына — наказание за его грех, и отец говорит, раз Богородица отступилась от Локсли, скоро им всем конец…

Из-за угла показалась пара бегинок, и Вольф быстро зашагал к площади, а я продолжил путь к дому. Кувшин у меня в руках был как будто налит свинцом, и такими же свинцово-тяжелыми были мои мысли.

Если еще не так давно Шервуд казался мне западней, то теперь Ноттингем превратился в западню куда хуже огромного леса. По здешним меркам, он считался большим городом — еще бы, почти три тысячи жителей! — однако мне он отчаянно жал в плечах, и дышать в нем становилось все трудней. Страдай я клаустрофобией, у меня уже начался бы острый приступ этой болезни; впрочем, я еще смогу заполучить боязнь замкнутого пространства, если попаду в одну из клеток ноттингемской тюрьмы.

Три дня подряд после того, как Вольф рассказал мне о смерти Марианны, я занимался тем, что лихорадочно «подчищал хвосты», готовясь объявить шерифу, что ему пора подыскивать себе очередного командира наемников. Это место, похоже, превращалось в периодически вакантное. Мне оставалось только повидаться с Лысым Беном, когда на дороге в Блидворс меня догнал всполошенный верховой: вице-граф приглашал сэра Гринлифа к обеду. Приглашение было таким настоятельным, что я завернул коня, полный самых мрачных предчувствий.