«Судебный процесс Галилея, — пишет известный историк науки Фридрих Даннеман, — представляет один из замечательнейших фактов не только с точки зрения истории культуры. Он должен служить постоянно грозным предостережением и для будущих времен, показывая с ужасающей ясностью, к чему приводили и всегда будут снова приводить в своих последних результатах нетерпимость и религиозный фанатизм, если мутному потоку их не будет противопоставлена мощная плотина растущего сознания широких масс».
Великий Галилей остался жив и не разделил участи многих других мучеников науки. Но последние годы его жизни были отравлены постоянным мелочным надзором со стороны инквизиции, преследовавшей ученого даже после его смерти. Только в 1822 году коллегия кардиналов разрешила излагать учение Коперника в католических странах, а в XX веке процесс против Галилея был осужден Ватиканом. Но, возможно, самое печальное для истории науки заключается в том, что для нее остались навсегда потерянными то время и те силы, которые Галилей затратил на борьбу за свою жизнь, на борьбу с католической церковью.
Современники особенно чтили достижения Галилея в области научной астрономии. Ей он посвятил годы своей жизни и после осуждения инквизицией. Но не умаляя действительно выдающихся результатов, полученных Галилеем в области астрономии, заметим все же, что еще большее значение для науки и техники имели его труды в области механики. Здесь Галилей выступай как прямой и непосредственный продолжатель Архимеда. Помните, читатель, мы говорили о том, что указанная Архимедом дорога долгие века так и оставалась пустынной? Галилео Галилей не только вступил на нее, но и продвинулся так далеко, что достигнутые им рубежи сделали возможными поразительные успехи науки Нового времени, полученные учеными уже следующего поколения.
Говорят, идеи не умирают — умирают их носители. Правда ли это?
Слаб носитель Разума — обыкновенный человек, даже если он гениален. Какой соблазн расправиться с прогрессом радикально, раз и навсегда устранив источник духовной заразы!
В тридцатые — сороковые годы нашего века, века научно-технического прогресса, по всей Германии пылают костры из запрещенных книг, и дым костров смешивается с дымом из труб в крематориях Освенцима, Аушвица, Треблинки… Позднее встают дымы над кострами из книг, разожженными полпотовскими палачами в Кампучии…
И кажется, где-то в немыслимой высоте они сливаются с чадящими шлейфами костров средневековой инквизиции, с дымом сгорающих в таких же кострах рукописей конфуцианцев, казненных по приказу императора Цинь Ши-хуанди в III веке до нашей эры.
Но как же так? Почему убийство мыслителей и уничтожение книг не дало того результата, на который надеялись гонители Разума? Почему оно, как мы теперь хорошо понимаем, заранее было обречено?
Идеи сожженного кардиналами Джордано Бруно вдохновили после его смерти целые поколения не только мечтателей, но и людей действия. Публичное унижение Галилея привело к посрамлению папства. Изгнание из рейха ученых стало одной из весомых причин его поражения в войне. Имена гонителей Разума прокляты в веках… Вопреки церковной реакции, особенно обострившей антагонизм между знанием и верой в условиях религиозных войн, пламя костра, на котором встретил мученическую смерть и вечную славу Джордано Бруно, не преградило дорогу Разуму: надежды «святых отцов» инквизиции не сбылись. На деле оно озарило наступление XVII века, когда творили не только Галилей, но и Кеплер, Стевин и Торричелли, Ньютон, Лейбниц и Декарт, Гюйгенс и Ферма, Герике и Паскаль, Бойль и Гук, Гарвей и Левенгук. Это был век великих основоположников науки Нового времени, создателей научного естествознания; ставшего всепобеждающим оружием человечества в его борьбе не только с природой, но и с невежеством.
Призраки исчезают с рассветом
На титульном листе первого издания сочинения Фрэнсиса Бэкона «Новый органон» помещена гравюра: парусный корабль, идущий полным ветром между двумя столбами, — это образ, как считают комментаторы, явно навеянный мифом о Геркулесовых столбах. Но не радо забывать о том, что начало XVII века, когда увидела свет книга, написанная как вторая часть задуманного Бэконом труда «Великое восстановление наук», — время практического освоения европейцами Нового Света. Не имел ли в виду Бэкон аллегорическое изображение корабля познания, которому надлежит смело пуститься в океан заблуждений и невежества, чтобы, преодолев его, совершить великие открытия? Содержание «Нового органона» вполне отвечает такому замыслу.