– Очень хорошего, – она подтянула к себе мою голову за затылок, вцепившись в волосы, и шепнула в самое ухо. – Но за дочь я тебя лично и в особо жёсткой форме.
Она улыбнулась гаденько. Села в машину. И с силой хлопнула дверью.
Ну, перед девчонкой, значит, можно не разоряться, раз она уже всё так красочно расписала матери, что та клыки свои выпустила.
Только знаешь, что, сучка ты недотраханная, иди-ка ты клюй мозг своему очередному муженьку.
– Размечталась, – хмыкнул я вслед отъезжающей машине.
И уже хотел уходить, когда увидел… её.
Она метнулась в сторону, но я был быстрее. Кинулся наперерез.
– Подожди, – схватил. – Да подожди ты, не вырывайся! Честное слово, не девчонка, а зверёк. Дикий, испуганный.
– Пусти! – дёргалась она. А у меня какого-то чёрта сердце разгонялось как локомотив.
– Выслушаешь, отпущу. Это займёт не дольше минуты.
– Хорошо, – перестала сопротивляться она. А когда я убрал руки, достала телефон. – Твоя минута пошла.
Только что сказать? Вдруг растерял я все слова. Ведь знал, насколько любые оправдания прозвучат неубедительно и жалко, но не молчать же.
– Прости меня, – развёл я руками. – Во сколько я там уложился? В пару секунд?
– Ну, раз ты закончил, можно мне тоже вопрос?
– Да сколько угодно! – даже обрадовался я. Чёрт, странное чувство, словно я её где-то видел. Что-то такое знакомое.
– У меня только один, – она первый раз подняла на меня глаза, и я нервно сглотнул. Блядь, они зелёные. Они настолько зелёные, что в них хочется утопиться. – На тебе был презерватив?
– Что? – я даже не сказу расслышал вопрос. – Ты ведь сказала, что пьёшь таблетки.
– Ясно, – кивнула она, развернулась и пошла.
– Ясно что? – крикнул я ей вдогонку.
– Прости, но твоя минута истекла, – подняла она над головой телефон, не оборачиваясь.
А я стоял, глядя ей вслед, как идиот, как какой-то малолетний дебил с подростковыми заморочками и не мог оторвать глаз. И вдруг вспомнил, где я её видел, когда таким знакомым движением она натянула на голову капюшон.
Ну, конечно! И эти ботинки на толстой подошве. И бесформенная длинная толстовка. Это ведь она плакала в парке. Она огрызнулась, размазывая слёзы по щекам. Но я узнал её даже не по одежде. По своим ощущениям. Я снова почувствовал то же самое: острое, неконтролируемое желание её защитить. И похуй от кого или от чего.
А этот взгляд… Я поддёрнул рукав, чтобы глянуть на руку. Волосы до сих пор стояли дыбом.
Машина её матери, что так демонстративно отъехала, оказывается ждала её за поворотом. Девушка неловко забралась в салон, неуверенно хлопнула дверью, как человек, что очень редко пользуется автомобилем. И мне совсем не понравилось, как она при этом суетилась, словно боялась что-то сделать не так и получить нагоняй.
Стойкое желание прибить её мамашу только усилилось. И за то, что вообще её прислала. Хоть она и понятия не имела чем это может закончится, но какая нормальная мать отправит девочку одну домой к одинокому мужику? В день рождения. Значит, всё равно на что-то рассчитывала. Девчонка ведь огонь. Настоящий Зверёк.
И от воспоминаний как-то совершенно определённо заныло в паху.
Блядь, надо с этим заканчивать, выругался я и набрал безопасника.
– Валентиныч, мне только что угрожала Воскресенская… Ну, ты знаешь, что делать.
Я едва успел отключиться, как позвонил секретарь.
– Арман Эмильевич, напоминаю: у вас вечером самолёт в Зальцбург.
– Ах ты чёрт, – выдохнул я. – Это же тот аэропорт, где написано «Извините, это Австрия не Австралия»? Правильно?
Как я мог забыть! Сам же Эбнеру звонил, напросился в гости.
Соскучился по старому другу и наставнику, с которым был знаком уже без малого восемнадцать лет.
И уже в самолёте, вытянувшись на мягком диванчике под уютным пледом, вспомнил Зверя. Как мы познакомились. Наше первое лето. Ласковое Чёрное море. Суровый бетонный пирс. Сладкий инжир. Тёплые ладони его матери, треплющие меня по лысой голове.
Эх, Андрюха, Андрюха! Как же тяжко без тебя. До сих пор.
У твоей дочери через три дня день рождения. Я запомнил, да, он же сразу после моего.
Вот только чувство, что всё это было зря, так меня и не отпустило.
Надеюсь, скоро я верну долг и успокою, наконец, твою душу. Не свою.
Мне покоя не будет.
Я помню, Зверев, всё помню. Я ничего не забыл. И никогда не забуду.
Глава 9. Яна
Три дня прошло с тех пор, как мы вернулись из клиники.
Три дня как я молчала и не выходила из своей комнаты. И только переворачивала страницы альбома, в котором рисовала целыми днями. Я всегда так, говорю редко, только по необходимости, не умею, а всё, что на душе, выплёскиваю на бумагу, а потом часто рву или сжигаю эти рисунки.
Три дня как Татьяна Владимировна развела такую бурную деятельность, что её бы как белку в колесо, и это колесо снабдило бы светом целый город.