Друг моего отца

И, может быть, в прошлый раз я и промолчала. Но не хочу, чтобы и сейчас он что-то неправильно понял.

– Я не притворяюсь, Арман. Не притворяюсь. Да, наверно, я странная. Доверчивая. Наивная. Не разбираюсь в людях. Не знаю, что такое стояк. Не понимаю, когда мне говорят правду, а когда дурят. Я многих вещей не понимаю.

Он медленно развернулся, хрустя песком.

– Например?

– Например, почему дружбу измеряют деньгами. Как можно сегодня любить, а завтра не любить. И я, если вдруг тебе это интересно, я не умею бороться, сопротивляться, настаивать на своём. Я из тех, что дают – бери, а бьют – беги. Ни к чему не приспособленная, несовременная, если хочешь, забитая. Если ты скажешь: принеси – я принесу. Скажешь: хочу – я отдам. Скажешь: уходи – уйду.

– Яна, – поднял он руки, словно сдаваясь. – Я не о том. У меня и в мыслях не было тебя…

– А я о том, – перебила я. – Я не боюсь ни тебя, ни твоего стояка. Даже после того, что случилось. Хочешь – возьми. Я не буду сожалеть.

– Почему? – удивился он.

– Потому что мне – не о чем. Но, знаешь, ты не прав. За свою жизнь я хорошо выучила только одну истину. Деньги – не хуйня. А бедность ломает людей похлеще богатства. Нужда никого не делает сильнее и ничему не учит. Наоборот, если ты бедный, значит слабый, беззащитный, бесправный. Деньги они словно доспехи, кожура, скорлупа. Плотный кокон из дорогой одежды, сытной еды и удовольствий. Это настоящая броня, когда есть на что купить адвоката, лекарства, лечение. А бедный – как жалкое тельце моллюска без раковины. Всё, что у меня было – это я, карандаш и блокнот, а потом подержанный айфон. А у бабушки – телевизор. Книги для меня были в библиотеке, потому что они тоже стоят денег. Интернет – в институте, компьютер нам купить было не на что. Да, я замкнутая, потому что нужда молчалива. И пусть я не умею улыбаться и веду себя как-то не так, но это не значит, что я ничего не чувствую. И что мне всё равно с кем. Только дело ведь не во мне – в тебе.

Я подняла брошенную розу.

– Во мне?

– Да. Мне не нужны все цветы, Арман. Мне не нужны другие… цветы, – отряхнула я с лепестков песок. – Я возьму этот. Единственный. Пусть сломанный, плохой или грязный. Но тот, что достался мне.

– О, боги! – он зарычал как раненый зверь. – Я понял. Да, я понял. Нет, я не выбросил тебя как этот сломанный цветок. Яна, нет. Я виноват. Очень виноват. Но я позвал тебя сюда не для того, чтобы вымаливать прощение. Я просто хотел тебя снова видеть. Тебя. Снова. Только не спрашивай: почему.

А ты думаешь, я здесь почему? Почему так проняла меня эта роза? Только ничего ты не понял. Это не я, ты – этот сломанный цветок. Но я не могу тебе этого сказать: насколько ты для меня на самом деле дорог.

– Тогда ты лучше, чем я, – сделала я шаг к нему. – Знаешь, зачем я пришла сюда? – Уверенно посмотрела в его жёсткое лицо. – Хотела тебя по… – и вдруг запнулась, увидев его губы. Его упрямо сжатые, тысячу раз нарисованные, такие знакомые, такие любимые губы. – По…

– Поцеловать?!

Глава 14. Арман

Сердце ухнуло куда-то к чертям собачьим. Даже в такой малости. Глупости. Мелочи. И то я вынужден ей отказать.

– Ян, прости. Но я… я никого не целую, – закрыл я глаза. Провёл рукой по лицу. Выдохнул. Да что же за проклятье такое. Ну почему, я не хочу, а всё время делаю ей больно. – Это не из-за тебя. С того дня как погибла моя жена, я никого не целую.

– У тебя была жена? – удивилась она так, как будто всё обо мне знала, кроме этого.

– Очень давно. Восемнадцать лет назад.

– Ты её любил?

– Очень.

– А что с ней случилось? – не унималась она.

– Её убили. Застрелили. Из-за меня. Видишь, я всем приношу одни несчастья, не только тебе, – горько усмехнулся я.

Но она глянула как-то странно.

– А ты за неё отомстил?

– Да, – скупо кивнул я. Нет, нет, сейчас я не готов это вспоминать.

– Я тоже однажды отомщу за отца.

– За отца? – удивился я.

Но теперь она покачала головой, давая понять, что не будет об этом говорить.

Как два истукана мы стояли напротив друг друга. Шумело море. Кричали чайки. Нашу одежду увлажняли солёные брызги. Под ногами хрустел песок. Но что-то не ладилось. А точнее сказать, в этой идеальной для свидания картинке мы с каждым словом только становились друг от друга дальше. Хотя она так на меня смотрела, когда хотела поцеловать, что на одну сумасшедшую секунду я вдруг подумал, что всё это не просто так. Я не просто хочу с ней замутить. Это что-то большее, намного большее.

Но она вывела меня из оцепенения.

– Спасибо, что привёл меня сюда. Для меня это было очень важно.

– Что? Почему? – тряс я головой, не понимая.

– Потому что я приняла решение. Очень важное для меня. Когда смотрела на те картины с Катей.

– Правда? И о чём же ты думала, когда на них смотрела?

– О том, что ради матери она отказалась от всего. А ведь, наверно, тоже любила, хотела чего-то для себя, семью, детей. Но всю жизнь заботилась о маме. А я… ведь это всего каких-то несколько месяцев, – она вскинула голову. – Арман, я тебе соврала.

– А, да? Ну это херня, – отмахнулся я. – Мне можно врать. Иногда даже нужно.