Друг моего отца

– А я-то почём знать, где твоя блокнот? – хмыкнула женщина, поправляя косынку. – Это ты у новая горничная спроси. Она теперь тут убираться. Я твои вещи не брать. Даже в комнату твою не ходить.

– Хорошо, я спрошу, – рассеянно покрутилась я в коридоре.

Горничная уже ушла. Да кому вообще может быть нужна моя мазня? Никому. Хотя… Я посмотрела на двери в офис. Снова плотно закрытые. Воскресенская работала.

«Но я же ничего такого там не рисовала?» – пробежал по спине холодок. Если только отца… И Армана…

Нет, нет, об Армане после встречи мне было больно даже думать. И сознательно я бы не стала его рисовать, даже если меня заставили. Но в блокнот… В блокнот я выплёскивала всё, что наболело. И Армана там было много. Слишком много. Он был не в голове. В сердце, в душе, на кончике карандаша, а теперь ещё в ощущениях тела. Он всегда был частью меня. Неотъемлемой частью.

Я его рисовала, даже когда думала совсем о другом. А думала я о разговоре с матерью, что у нас состоялся вчера.

– Что значит, ты согласна? – развернулась Татьяна Владимировна от большого зеркала, у которого застёгивала серёжки. В красивом платье в пол, с загадочной улыбкой на губах, она явно собиралась на встречу с мужчиной. Не знаю с чего я сочла этот момент удачным для разговора.

Весь день я не знала, как ей сказать, что согласна стать суррогатной матерью. Весь день подбирала слова.

Сначала хотела выпалить прямо с порога, когда она встретила меня вечером в коридоре. Но она так тепло улыбнулась, глянув на мою розу:

– С кем-то встречалась?

– И нет, и да, – пожала я плечами, пряча глаза и глядя на свои ботинки, что снимала.

– Ладно, не рассказывай. Понимаю, я последний человек, с которым ты бы стала секретничать.

И она ушла, больше не добавив ни слова.

И я была так рада, что приняла именно такое решение. Что передумала осуществлять свой маленький дерзкий план: сделать паспорт и сбежать.

Это были такие странные, наполненные тихим и мирным сосуществованием два дня, что я ни разу не пожалела.

Пусть мы были ещё не семья, но какая-то стена словно рухнула. Словно что-то выболело, вскрылось, а теперь потихоньку, очень медленно, но всё же рубцевалось.

Татьяна Владимировна словно перестала раздражаться, я – её избегать.

Нет, мы вместе не ели, не гуляли, не резались в приставку, в обнимку не смотрели телевизор.

Но пару часов вместе просидели за компом. Она неожиданно решила посмотреть, как я справляюсь с офисными программами. Я тупила в новой Винде, она подсказывала. Не злилась, не психовала, не стукала меня линейкой по лбу, как сделала бы мать, но учила.

В нашем обиходе не появилось два новых слова: «мама» и «моя девочка», как она неожиданно назвала меня тем вечером. Мы с ней скорее подружились, чем сроднились.

Но даже в это страшно было поверить. И я старалась не верить. Я так плохо её знала и понимала. Меня так легко обмануть. Что я просто приняла всё как есть и старалась не анализировать. И выбрав вечер, когда мы снова остались одни, решилась.

– Нет, Яна, даже не думай об этом больше, – повернулась она ко мне спиной. – Поможешь?

– Да, конечно, – поспешно вскочила я, чтобы застегнуть молнию, что обнажала её красивую спину. И аккуратно подтягивая бегунок, поразилась, что на ней нет белья.

– Я, наверно, должна перед тобой извиниться, – вернула она на спину свои уложенные мягкими волнами волосы. – Это действительно было жестоко, неправильно, эгоистично. Прости, не знаю о чём только я думала, – выдохнула она, оглаживая складки платья на бёдрах и распрямляя плечи. – Мне кажется, я была не в себе. Но надеюсь, мы сможем это забыть. Правда? – она положила руку мне на плечо, заглядывая в глаза.

– Конечно, – кивнула я. И мне бы стоило, наверно, с облегчением выдохнуть – такой камень с плеч – но я неожиданно расстроилась.

– Тебе не обязательно стараться заслужить мою любовь, – вздохнула она, словно поняла меня куда лучше, чем я сама. – Ты ни в чём не виновата. И, знаешь, – она улыбнулась, – это вообще была плохая идея. Ну зачем мне дети от такого козла? Зачем мне вообще теперь дети, когда у меня есть ты? Так что просто будем жить.

Она подхватила с кровати шубку и накинув на плечи, вышла.

– Татьяна Владимировна, – окликнула её я в коридоре, – а о чём вы говорили с…

Она обернулась, но тут зазвонил её телефон. Я махнула рукой, мол, ерунда, ничего. Да и хорошо, что нас перебили, ведь я хотела спросить про Чекаева, а это, наверно, зря. А она прямо преобразилась, отвечая, и, кажется, даже про меня забыла.

– Женщина вашей мечты не может опоздать, господин губернатор, только задержаться…

Дальше я не слышала, она вышла за дверь. А когда вернулась ночью, я уже спала.

С утра мы едва обмолвились парой слов. А когда я всецело озаботилась поисками блокнота, она вдруг выскочила со своего офиса злая как мегера.

Процокала в кухню, где хлопала дверцами шкафов и наорала на Алию. Потом хлопнула дверью ванной. Там долго текла вода, но стоять под дверью я не рискнула. Села на краешек кровати у себя в комнате и чутко прислушивалась к звукам.