Друг моего отца

– Да, жив. Но в документы надо было вписать имена. И Романов, глумливо смеясь, велел вписать именно Армана, а не Зверя, и поставил свои подписи. Сказал: бумага всё стерпит, а вот ты теперь попробуй выстрели, – выпустил он дым в окно. – У тебя будет всего один шанс.

– И Арман…

– Смотри, – выпустил Валентиныч дым в окно.

Я выдохнула, прежде чем продолжить просмотр. Мне казалось, что это решается моя судьба, что на этой казни я. Но нажала клавишу. Я должна пройти это до конца и отпустить.

И запись пошла. Камера привычно задрожала.

Угол обзора был неважный. Да и качество такое, что хотелось оператора распять. Но, спасибо, что и это было. А было обыденно и страшно. Именно своей обыденностью и страшно. Я представляла себе всё совсем не так. Как-то торжественно, театрально, знаково. Эпично. А было буднично.

Арман попросил поднять их с колен. И их подняли.

Отец снял пальто и отбросил его в сторону.

Мужик, что держал Армана на мушке, передал пистолет Валентинычу. И я видела, как тот оставил в магазине один патрон, дослал его в патронник и подал Арману.

Один патрон. Один выстрел. Всего один короткий выстрел, длиною в целую жизнь.

Арман зажал ствол одной рукой и поднял. И его рука не дрожала. Ровно и чётко целилась в грудь.

Но я во все глаза теперь смотрела на отца. И их застилали слёзы.

О чём он думает сейчас? Молится? Просит прощения? Может, уговаривает друга передумать?

А он смотрел исподлобья. Спокойно и прямо.

– Прости, – сказал Арман.

И отец что-то ответил, глядя на него не моргая.

Едва заметно качнулась голова, словно он кивнул. Или мне показалось?

И в ту же секунду дёрнулся ствол в руке Армана.

Отец покачнулся. А потом упал навзничь.

На грязном снегу расплывалось кровавое пятно.

А он посмотрел последний раз в небо. Закрыл глаза. И замолчал.

Навсегда…

Запись оборвалась. Пустой экран зарябил.

– Что он сказал? – закрыла я лицо руками.

– Иуда, – тихо прозвучал голос Валентиныча совсем рядом.

И меня словно полоснуло по-живому. Иуда?! Чёрт тебя побери, отец! Он сделал всё, как ты просил, он… Меня душили слёзы. А ты… Всё что ты мог сказать ему напоследок, это назвать его Иуда, сукин ты сын? Это жестоко. Это несправедливо. Это…

«Да пошёл ты!» – захлопнула я ноутбук.

– Оставите мне это? – вытерла я слёзы и выдернула флэшку.

– Конечно, – обдав меня запахом табака, похлопал меня Валентиныч по плечу. – Говорил же тебе: не смотри. Узнала, что хотела?

Я кивнула. Узнала. Только всю душу растравила.

– Ох ты ж, ёпть! – неожиданно выругался Валентиныч.

В гулкую тишину кухни ворвался звук телевизора.

– …Карина Солод стала жертвой аварии, – бездушно сообщил диктор.

Мои руки медленно поднялись и зажали рот.

Мигалки. Скорая помощь. Носилки. Толпа зевак.

– Не справившись с управлением, неизвестный лихач сбил популярную певицу, заехав на тротуар. Девушка доставлена в больницу в тяжёлом состоянии, – я выдохнула. Жива. – Водитель с места преступления скрылся.

Трясущимися руками я снова набрала Армана.

«Телефон абонента…» – я не дослушала.

– Роман Валентиныч, – в ужасе повернулась я к безопаснику. – Она же только перед вами была у меня. Очень нервничала, сказала, что её убьют, если узнают.

– Что она сказала? – подскочил он.

– Принесла фотографию, – достала я мятый снимок из кармана. – И сказала, что Армана скоро пригласят на недостроенную стоянку, но ехать ему туда нельзя.

– Ох, ёпть! – он схватился за фото, за телефон, потом за сердце, рванул ворот строгой рубашки, стал белым как мел, ухватился за стол.

Я налила ему воды, но дёрнулась, когда его телефон вдруг ожил.

Стакан разлетелся в дребезги. Меня окатило водой и осколками.

На экране его телефона горело «Номер не определён».

Глава 46. Арман

Я вздрогнул всем телом и очнулся… сидя на дощатом полу, привязанный к столбу.

Руки затекли – их связали за спиной. В башке гудело – хер знает, чем меня накачали, но помню: ткнули что-то в плечо. Тусклые лампы под потолком моргали – или это в глазах всё ещё плыло? Но даже этот неяркий свет резал глаза. Язык словно распух и еле ворочался, как после анестезии. Челюсть болела.

Попытался осмотреться. Этот сарай я видел первый раз. Тюки сена, похожие на огромные рулоны туалетной бумаги пылились у стены позади и пахли сухой травой.

Я развернул башку в другую сторону. В большом помещении я сидел один. А столб стоял не один. Справа от меня через пару метров друг от друга высились ещё два квадратных обструганных бруса, что поддерживали балкончик или что-то там, в общем, второй этаж.

Пар изо рта не шёл, значит, не холодно. По ощущениям я пока не мог сказать это наверняка, хоть сидел в одних джинсах и свитере. И встать не мог – ноги онемели, словно я их отсидел. Но пальцы уже начало больно покалывать. Ими я пошевелил. А нагнув голову, чтобы размять шею, увидел торчащий из кармана уголок листа.

И какие бы неудобства я не испытывал, боль, что затопила душу как половодье, не шла ни в какое сравнение с ними.

«Зверёк, как ты могла! – выдохнул я. – Ну зачем? За что? Да ещё с этим грёбаным Тео. А ведь кому-кому, а тебе я доверял. Да и ему, чего уж. Идиот!»

И не хотел я верить. И не верить не мог.