Друг моей юности

Дело было весной 1955 года. Мюррей только что окончил университет. Он вернулся домой и сразу понял, какая судьба его ожидает. Эта судьба была видна всем, четко написана на потемневшем, обтянутом лице отца, день ото дня всходила у него в животе горьким хлебом, который должен был убить его еще до зимы. Через полгода Мюррей станет главным, займет место в маленьком кабинете – наблюдательном пункте, что висит, как птичья клетка, под потолком универмага, в глубине, над отделом линолеума.

Универмаг тогда еще назывался «Универсальный магазин Зиглера». Ему было примерно столько же лет, сколько самому городу. Здание – трехэтажное, краснокирпичное, с фамилией владельца, выложенной серыми кирпичами, наклонным шрифтом, который всегда казался Мюррею неуместно задорным и каким-то восточным, – было построено в 1880 году на месте старого, деревянного. Они уже не торговали продуктами и скобяным товаром, но другие отделы остались: мужская, дамская и детская одежда, «тысяча мелочей», обувь, декоративные ткани, товары для дома, мебель.

Мюррей пошел взглянуть на красотку. Она сидела, как в клетке, за рядами упакованных в целлофан мужских рубашек. Барбара. Она была высокая и «хорошо развитая», как сказал отец Мюррея с некоторым сожалением, понизив голос. Густые черные волосы не кудрявились и не лежали плоско – они взмывали, словно плюмаж на гребне рыцарского шлема, вверх от широкого белого лба. Брови тоже были черные и густые и блестели. Позже Мюррей узнал, что она мажет их вазелином, а на переносице выщипывает.

На матери Барбары держалась вся их семейная ферма где-то в глуши. Когда мать умерла, семья переехала в Шотаун, поселок из кое-как сколоченных хижин на окраине Уэлли. Отец Барбары перебивался случайным заработком, а двое братьев скоро занялись нехорошими делами, связанными с чужими машинами, а также взломом и проникновением. Один потом пропал. Другой женился на девушке, которая держала его на коротком поводке, и остепенился. Именно он стал захаживать в магазин и околачиваться там, якобы навещая Барбару.

– Держите с ним ухо востро, – сказала Барбара другим продавцам. – Он придурок, но вещи у него к рукам так и прилипают.

Мюррей узнал об этом и был впечатлен отсутствием у Барбары сестринских чувств. Он сам был единственным ребенком – не то чтобы избалованным, но взлелеянным – и чувствовал, что связан множеством пут: обязательств, порядочности, любви. Едва вернувшись домой после университета, он должен был обойти весь универмаг, здороваясь со служащими, многие из которых знали его еще ребенком. Проходя по улицам Уэлли, он обязан был улыбаться и поддерживать светские беседы – любезный, как кронпринц.

Брата Барбары поймали с парой носков в одном кармане и упаковкой крючков для занавесок – в другом.

– Как вы думаете, зачем ему понадобились крючки для занавесок? – спросил Мюррей у Барбары. Ему было не по себе и хотелось поскорей обернуть эту историю в шутку, показав Барбаре, что поступок брата не поставят ей в вину.

– А мне откуда знать, – ответила Барбара.

– Может быть, ему нужна помощь психолога, – сказал Мюррей. В университете он прошел несколько курсов социологии, так как одно время надеялся стать священником Объединенной церкви[5].

– Может быть, ему нужна виселица, – сказала Барбара.

Тогда Мюррей в нее и влюбился (если до этого еще не успел). Вот благородная девушка, подумал он. Смелая черно-белая лилия из ирландской трясины, Лорна Дун, только погрубей на язык да хребет у нее покрепче. Маме она не понравится, подумал он. (Вот тут он был абсолютно прав.) Таким счастливым он не был с того самого дня, как потерял веру. (Впрочем, «потерял» – не совсем точное слово. Скорее похоже было, что он вошел в комнату, давно запертую, или открыл ящик комода и обнаружил, что его вера вся высохла, осталась лишь кучка пыли в углу.)

Он всегда говорил, что сразу положил глаз на Барбару, но не прибегал ни к каким хитростям, чтобы ее заполучить, – лишь открыто обожал ее. Способность к обожанию проявилась у него еще в школе, вдобавок к добродушию и склонности дружить с аутсайдерами. Но у него был достаточно крепкий внутренний стержень – и достаточно положительных качеств, – чтобы самому не стать шестеркой. Мелкие тычки и пинки он переносил спокойно.

Когда был парад в честь Дня Доминиона и Барбаре предложили участвовать в конкурсе на королеву парада – для этого она должна была ехать на платформе Союза предпринимателей города, – она отказалась.

– Я с вами совершенно согласен, – сказал Мюррей. – Конкурсы красоты – это унизительно.

– Это всё бумажные цветы, – объяснила Барбара. – Я от них чихаю.