Друг моей юности

Виктор явно пришел в восторг от этой идеи. Ему все казалось одинаково нелепым и одинаково приемлемым. Местные зимы: правда ли, что снег в этих местах лежит с октября по май? Правда, что дома заносит до подоконников? Можно ли пить некипяченую воду из колодца, или от этого можно заболеть брюшным тифом? Какие деревья лучше всего рубить на дрова для печки?

Позже Мюррей не мог вспомнить, какие вопросы Виктор задавал в первый день. И была ли грань между вопросами из повседневной жизни и более общими или более личными. Ему казалось, что не было – что они шли вперемешку. Когда Виктору что-то приходило в голову, он спрашивал. Когда были построены эти здания? Какая религия в этих местах главная и насколько серьезно люди верят? Кто этот важный мужчина, кто эта печальная женщина? Где люди работают? Есть ли тут агитаторы, вольнодумцы, большие богачи, коммунисты? Какие преступления совершаются в городе, когда здесь последний раз было убийство, часта ли супружеская неверность? Играет ли Мюррей в гольф, есть ли у него яхта, называют ли его служащие в магазине «сэр»? (Не часто, нет, и нет.) Голубые глаза Виктора блестели воодушевлением, каков бы ни был вопрос, каков бы ни был ответ. Он вытянул длинные ноги, так что они торчали из кабинки, и сцепил руки на затылке. Он наслаждался новыми сведениями и новой обстановкой. Скоро Мюррей уже рассказывал о том, как его дед швырял монеты на улицу, о темных костюмах и подбитых шелком жилетах отца, о собственной давней мечте стать священником.

– Но вы им не стали?

– Я потерял веру. – Говоря это, Мюррей каждый раз вынужденно улыбался. – Это значит…

– Я знаю, что это значит.

Являясь к Мюррею в универмаг, Виктор не спрашивал разрешения ни у кого из продавцов, а сразу поднимался наверх, в кабинет, проходил по пандусу в подвешенную под потолком комнатку. Стены у нее были из кованого железа, примерно в рост Мюррея – пять футов девять дюймов[8]. Виктор каждый раз пытался войти незаметно, но, конечно, его присутствие уже успевало взбудоражить универмаг, рассылая кругом волны настороженности, возбуждения, опаски. Мюррей обычно заранее знал о приходе Виктора, но делал вид, что не знает. Виктор устраивал ему сюрприз – возносил сверкающую голову над краем стены, опираясь на нее подбородком между заостренными декоративными наконечниками пик. И сам ухмылялся этому дурацкому зрелищу.

Мюррею это было невыразимо лестно.

У Виктора, конечно, была своя история. Он был на десять лет старше Мюррея; война застала его девятнадцатилетним студентом в Варшаве. Он учился водить самолет, но еще не получил лицензию пилота. Однако в то утро, когда немцы вошли в Польшу, он с друзьями отправился на летное поле, и они – практически в виде дурацкой юношеской выходки – подняли в воздух несколько самолетов, а потом улетели на них в Швецию. Оттуда Виктор перебрался в Англию и поступил в Польские воздушные силы – подразделение британских ВВС. Он сделал много вылетов, и его самолет сбили над Францией. Он выбросился с парашютом; прятался в лесах, ел сырую картошку с полей, ему помогло французское Сопротивление, и он добрался до испанской границы. Он вернулся в Англию. И к своему огромному разочарованию, услышал, что ему больше не позволят летать. Он слишком много знает. Если его самолет снова собьют, если его захватят в плен, будут допрашивать – он слишком много знает. Он не мог найти себе места, был так разочарован, так всем надоел, что его еще раз послали на задание, более-менее секретное, – в Турцию. Он должен был стать частью сети, которая помогала полякам, и не только им, бежать через Балканы.

В это время Мюррей и его ровесники клеили модели самолетов; они оборудовали нечто вроде кабины пилота в школьном велосипедном сарае – там они могли играть в бомбежку Германии.

– Неужели ты во все это веришь? – спросила Барбара.

– Поляки действительно угоняли самолеты в Швецию из-под носа у немцев, – упрямо отвечал Мюррей. – И действительно случалось так, что пилотов сбивали над Францией и им удавалось сбежать.

– Ты думаешь, такому приметному человеку, как Виктор, удалось бы сбежать? Думаешь, такого приметного человека послали бы на тайное задание? Для этого нужно выглядеть как Алек Гиннесс.

– Может, он не возбуждает подозрений именно потому, что он такой заметный, – сказал Мюррей. – Может, все думают, что человеку с такой внешностью никто никогда не поручит тайного задания, и именно потому его никто не заподозрит.

Тогда он впервые подумал, что цинизм Барбары бездумный и раздражает его. Ее цинизм был подобен некой причуде или нервному тику.

Этот разговор у них случился после того, как Виктор и Беатрис пришли в гости на ужин. Мюррей давно хотел познакомить Виктора с Барбарой. Представить их друг другу, можно сказать – выхвалиться каждым из них перед другим. Но когда такая возможность представилась, оба показали себя не с лучшей стороны. Оба вели себя отчужденно, с прохладцей, нервно, иронично.