Друг моей юности

Он показывал ей иллюстрации в книгах – рисунки и фотографии моллюсков, медуз, португальских военных корабликов, саргассовых водорослей, карибских летучих рыб, венериных поясов. Он знал, какие рисунки сделаны с натуры, а какие – фальшивки. Потом он отошел и забыл про Джорджию, выскользнул из магазина, пока она разговаривала с другим покупателем. Даже не попрощался. Но в другой вечер опять пришел и рассказал ей про утопленника, застрявшего в каюте лодки, – он выглядывал в иллюминатор так, словно ему очень интересно, что происходит под водой. Майлз то был учтив с Джорджией, то избегал ее, то вел безличные разговоры, придвинувшись к ней очень близко, то, забыв о ней, прочесывал магазин, то смотрел на нее подолгу, не улыбаясь, серыми глазами, и вскоре привел ее в смятение, не лишенное, однако, приятности. Он пропал на два вечера, потом пришел и внезапно предложил подвезти ее домой на мотоцикле.

Джорджия согласилась. Она никогда в жизни не ездила на мотоцикле. Ее машина стояла на парковке возле магазина. Джорджия знала, что должно произойти.

Она сказала ему, где живет:

– Всего в нескольких кварталах от пляжа.

– Ну тогда мы поедем на пляж. Посидим там на бревнах.

Так они и сделали. Посидели на бревнах. Потом, хотя на пляже еще не совсем стемнело и еще гуляли люди, они занялись любовью под жалким прикрытием двух-трех кустов дрока. Джорджия пошла домой пешком – с новыми силами, с новой легкостью на сердце, обласканная вселенной. И ничуточки не влюбленная.

– Машина не завелась, – сказала она бебиситтерше, бабушке с их же улицы. – Пришлось всю дорогу идти пешком. Я замечательно прогулялась. Замечательно. Получила большое удовольствие.

Волосы у нее были всклокочены, губы распухли, в одежду набился песок.

Теперь ее жизнь была наполнена мелким враньем. Она ставила машину у далеких пляжей, на лесоповальных дорогах, удобно расположенных недалеко от города, на извилистых проселках Сааничского полуострова. На карту города, что хранилась у нее в голове, – с маршрутами до магазинов, работы, домов друзей – наложилась еще одна: окольных дорожек, по которым она шла, охваченная страхом (но не стыдом) и возбуждением, шатких укрытий, временных убежищ, где они с Майлзом занимались любовью, – часто в пределах слышимости проезжающего транспорта, группы туристов, семейного пикника. И сама Джорджия, наблюдая за своими детьми на карусели или осязая ладонью совершенную форму лимона в супермаркете, прятала в себе другую женщину, что лишь несколько часов назад постанывала и елозила на папоротнике, на песке, на голой земле или – в грозу – в собственной машине. Она с упоением выкидывала эту женщину из головы, уходила в отрыв, собиралась с мыслями и добиралась домой. Неужели у всех так? Джорджия исподволь разглядывала других женщин в супермаркете. Она искала признаки – мечтательность или вызов, особую драматичность наряда, особый ритм движений.

– Сколько нас таких? – спросила она у Майи.

– Бог знает. Проведи опрос.

Все пошло не так, кажется, с момента, когда они признались друг другу в любви. Зачем они это сделали – определяя, раздувая или затмевая то, что чувствовали на самом деле? Им казалось, что это необходимо, вот и все. Точно так же, как необходимо менять, варьировать, детализировать занятия сексом. Это нужно было, чтобы развиваться, идти вперед. И вот они произнесли требуемые слова. В ту ночь Джорджия не могла заснуть. Она не сожалела о сказанном и не считала эти слова ложью, хоть и знала, что они абсурдны. Она думала о том, как Майлз старался заглядывать ей в глаза, когда они занимались любовью, – Бен этого подчеркнуто не делал – и о том, как его взгляд, сначала яркий, вызывающий, становился туманным, спокойным, хмурым. Поэтому она доверяла ему – ведь по-другому нельзя. Она представила себе, как качается на волнах глубокого, серого, враждебного, великолепного моря. Любовь.

– Я не знала, что это случится, – сказала она на следующий день у Майи на кухне, за чашкой кофе. День был теплый, но Джорджия надела свитер в поисках уюта. Она все еще была потрясена и покорна.

– Нет. И до сих пор не знаешь, – резко сказала Майя. – А он тоже это сказал? Что любит тебя?

Да, ответила Джорджия, да, конечно.

– Тогда берегись. На следующий раз будь готова. Когда они это говорят, следующая встреча бывает сложной.

Так и вышло. На следующий раз между ними открылась трещина. Поначалу они только ощупывали края, проверяя, все ли еще она там. Можно сказать, новое развлечение. Но трещина все росла, росла. Не успели они сказать хоть слово, подтверждая, что трещина все еще на месте, она расширилась – Джорджия хладнокровно ощущала, как трещина расширяется, хотя все бы отдала, чтобы ее закрыть. Чувствовал ли он то же самое? Она не знала. Он тоже казался ей хладнокровным – бледный, решительный, сверкающий каким-то новым, злобным замыслом.

Была глубокая ночь. Они безрассудно сидели в машине Джорджии среди других таких же парочек на мысу Кловер-пойнт.

– Все, кто сидит в этих машинах, занимаются тем же, что и мы, – сказал Майлз. – Тебя это заводит?