Друг мой Момич

Чтоб "не помнить", как он хотел ударить Зюзю кирпичом в сумке, я подумал про хорошее, что было потом - наше крыльцо, украшенное березовыми ветками, приход тетки с беремем цветов, мед в лопухе...

- Чего в колхоз не пишетесь? - обозленно крикнул Зюзя на тетку.

Он поднялся с лавки, и его трудно было узнать не то он, не то нет: окрепший стоял, блескучий, левым плечом вперед, как председатель Лесняк. Тетка медлила с ответом,- дивилась, наверно, Зюзиному росту.

- Сами девятый хрен без соли доедают, а в кулацкую дудку дуют!

Зюзя сказал это не нам, а Сибильку, и тот согласно кивнул головой, а тетка зачем-то отделилась от меня, поправила на себе сначала платок, потом фартук и сказала им обоим, будто пожаловалась:

- У нас поборов нету... ни по денной должности, ни по ночной охоте...

С раскрытым портфелем в руках уполномоченный пересел на скамейке лицом к нам и посмотрел на тетку удивленно и ожидающе,- хотел, видно, чтоб она сказала чего-нибудь побольше. Учительница дважды и смятенно спросила: "Что гражданка имеет в виду?" - но тетка молчала, и тогда Зюзя осипло и шало выкрикнул три черных уличных слова про тетку и Момича. Он выкрикнул их по выходе из хаты, под захлоп двери, а я пододвинулся к тетке, и наши лапти опять установились в ряд - поди различи, какие мои, а какие ее...

Уполномоченный ушел от нас последним,- портфель никак не запирался: наверно, в замках заржавели пружинки...

После встречи с ударной бригадой на Царя опять напало шалопутство. Он опять стал "дяк-дякать", как только замечал Момича, а после порывался бить тетку. Она тогда садилась на лавку и каменела, глядя на него скорбно, гадливо и беззащитно. Я достал из-под лавки широкий осиновый пральник и садился рядом с теткой, а Царь пятился в чулан и оттуда ругался Зюзиными словами. Мне-то от них ничего не делалось - на улице я слыхал похуже, а у тетки некрасиво острился и дрожал подбородок, и в эту минуту нельзя было утешать и жалеть ее - сразу б расплакалась.

И мы стали ждать, когда можно будет переселиться в сенцы. Как-то в полдень я снял с повети сарая самую длинную сосульку и понес на показ тетке.

- Видишь?

- Ох, Сань, она ж голубая, мясоедская,- сказала тетка.

Мы верили, что вороны закликают мороз и куру, и я сгонял их со двора и проулка, а над крыльцом привесил дуплистый ракитовый чурбак - скворцам. За день до масленицы Момич скрытно подложил под наше крыльцо уклунок гречишной муки и большую желтую бутылку с конопляным маслом. Незаметно от Царя мы прибрали все в хату. Вечером тетка завела тесто для блинов, а я стал скрести кирпичом сковородку, и под ее отрадно-звонистое пенье Царь спросил с печки, что я делаю,- догадался, видно, про муку и масло. Тетка загодя присела на лавку, а я поплевал на сковородку и пустил кирпич так, чтоб ничего не было слышно. Я сидел на полу спиной к чулану и не видел, как вылез оттуда Царь и выпадом ноги, сбоку, вышиб из моих рук сковородку. По привычке я кинулся за пральником, а Царь схватил с окна бутылку с маслом. Он замешкался, выбирая, обо что ее треснуть - об печку или об порог, и тогда тетка сказала мне не то шутя через силу, не то взаправду:

- Ты б сбегал к Халамею. Пускай он отвезет его опять туда...

С бутылкой в откинутой руке Царь помешанно оглядел нас по очереди и спросил, как в тот раз, весной, когда испугался сумасшедки:

- Куда отвезет? Кого?

- А тебя! - сказал я.- В коммуну!

Он, наверно, забыл, что собирался сделать с бутылкой, и побежал в чулан дробно, вихляючись, как по внезапной старческой нужде, и мне хотелось заругаться на него и заплакать - все разом.

- Гляди не разбей бутылку, попросил я его, невидимого,- это ж масло. Завтра блины будешь есть, дурак ты такой!

Он оставил бутылку на загнетке, а сам юркнул на печку и затих.

...А масленицы и не нужно было ни тетке, ни мне, ни Момичу, ни целому снегу, но кто ж об этом знал-догадывался, и нешто я не разорил бы свой скворечник и не прикормил бы ворон, чтоб только отдалить-отринуть то, что случилось тогда со всеми нами!..

Теперь трудно сказать, кто сманил тетку на церковную площадь, когда камышинские бабы-колхозницы с того конца привели туда Митяру Певнева и кооперативщика Андрияна Крюкова. Это было на четвертый день масленицы и на второй после того, как Митяра и Андриян скинули с церкви крест, а на его место поставили флаг, такой же большой и веселый, как над сельсоветом. Митяру и Андрияна бабы привели на выгон в обед, а до этого, утром, после блинов, они одни, без мужиков, развели из кулацких клунь-конюшен бывших своих лошадей и разнесли сено,- кто сколько захватил. Мы с теткой совсем не знали об этом, и я пошел в школу, а она...

Теперь трудно сказать, кто подбил-покликал ее к церкви!