Друг по четвергам

– Поверь моим словам, Ханна – я не забуду нашей встречи до конца своих дней, потому что за последнюю пару недель со мной произошло нечто жизненно важное, нечто чудесное. Я не думал, что способен на подобное переживание, потому что мой предыдущий брак и то, что я когда-то считал любовью, закончились катастрофой. Правда, мне повезло, что все завершилось относительно быстро. Но то, что я чувствую к тебе с самого первого дня – совсем иное, совсем новое. Я спрашиваю себя, что со мной творится, пытаюсь найти объяснение – но не нахожу. Разве что мной овладело то же чувство, которые испытывали Абеляр и Элоиза, Беатриче и Данте, и даже Эдуард Восьмой и миссис Симпсон. Да, та американка не была всеобщей любимицей, но разбудила в короле такую страсть, что его жизнь, по его же словам, без неё не имела смысла. Помнишь, как она выглядела? Она ведь никогда не была красавицей, просто элегантно смотрелась в дорогих нарядах, и все-таки ей удалось пробудить в Эдуарде такую любовь. А ты, Ханна, ты и элегантна, и прекрасна, и ты пробуждаешь во мне нечто, не поддающееся описанию. Наверное, те пары, те люди, которых я назвал, тоже изведали подобное. И память о них живет сквозь века, потому что все их деяния были совершены ради любви. Любви, которая не иссякла. Я чувствую то же самое к тебе. Ты... ты мне не веришь?

Ханна тяжело вздохнула и очень серьезно сказала:

– Если честно, мне трудно в это поверить. Я знаю, что ощущаю, но мне не хватает слов, чтобы это выразить. Я лишь спрашиваю себя: не морок ли это чувство, и как долго оно продлится, как долго я смогу его вынести?

– Ох, Фома неверующий. – Дэвид обнял её покрепче, и Ханна смягчилась:

– Нет, просто робкая Фомочка, которая до сих пор не поймет, как так случилось, что ты появился в её жизни.

Они услышали скрип открывающейся двери и громкое покашливание Питера. Слуга вошел и остановился перед парочкой, широко улыбаясь.

– Что ж, я ухожу, сэр, и очень быстро, потому что больше никому не намерен открывать эту дверь – пусть даже в неё стучится вся королевская рать. И хочу предупредить вас, сэр, что сегодня я могу подзадержаться – в клубе намечается отменный сабантуй.

– Что?

– Сабантуй, сэр. Не спрашивайте – сам не знаю, как это объяснить. Всего понемногу. Немного ирландской джиги, шотландского рила и наконец канкана для тех, кто еще будет держаться на ногах.

– Так я тебе и поверил! – Дэвид помахал ему и сказал. – Если я увижу тебя на «сабантуе», меня больше ничто в этом мире не сможет удивить.

– Сэр, вы даже не представляете, что люди вытворяют во внерабочее время. Это сладкое чувство свободы, облегчения…

– Хочешь, чтобы я тебя вытолкал или, наоборот, запер здесь?

Питер отступил на пару шагов и улыбнулся Ханне, а потом, слегка поклонившись, пожелал:

– Приятно вам провести вечер, мадам.

– И вам, Питер, хорошо отдохнуть.

– Как раз это я и собираюсь сделать, мадам. Да, собираюсь.

Он не добавил как обычно: «Желаю вам того же, мадам», но откланялся, повернулся и покинул комнату.

– Нет, подумать только! – воскликнул Дэвид. – Ты можешь представить его отплясывающим джигу, рил или канкан? Канкан, ничего себе!

– Могу, – усмехнулась Ханна. – И джигу, и рил, и канкан одновременно, и весьма успешно.

– Правда? Значит, тебе удалось разглядеть в Питере нечто, чего я не заметил за все те годы, что его знаю. Чем бы ты хотела заняться? Который час? А, половина шестого. Если мы собираемся успеть на шоу, нам лучше поторопится.

– А ты хочешь смотреть шоу?

– Я? – Дэвид положил голову на спинку дивана и повернулся лицом к Ханне. – В общем-то, нет. Но я думал, ты хочешь?

– Я тоже не горю желанием сегодня отправляться на какое-то представление. Но мы могли бы устроить прямо здесь свой маленький сабантуй.

Дэвид опять обнял её, и какое-то мгновение они покачивались на диване.

Потом Дэвид выпрямился и сказал:

– А вы подали мне идею, мадам. Мы же еще ни разу не танцевали друг с другом. Что предпочитаете?

Ханна немного подумала и призналась:

– Что-нибудь попроще. Я немного умею танцевать вальс и даже «Веселых Гордонов»[6], но лучше всего мне удается стоять на месте и дергаться как собака, которую кусают блохи.

Они вновь обнялись, сотрясаясь от хохота. Ханна, едва отдышавшись, пробормотала:

– Я терпеть не могу диско; Эдди еще больше. Когда Мэгги ставит свою музыку, он заявляет: «Собаки опять скулят. Видать, их блохи заели». Бедняжка Мэгги, она даже своих друзей привести в дом не может, когда папа способен выдать такие комментарии. Можешь себе представить, каково это, а?