— Два года. В сентябре будет два. Мы с мужем познакомились в Америке, потом переехали в Англию и поселились здесь.
— Я так понимаю, вы оставили на родине отца?
— Да, он предпочел жить в Америке.
— Позвольте поинтересоваться, каков род его занятий?
— Это прозвучит глупо, но… боюсь, я не могу ответить, — ответила миссис Джефрис, слегка покраснев. — Он всегда держал в секрете от меня способы, которыми зарабатывал на жизнь.
— Довольно странно, не правда ли? — спросил Климо. — У него были частные источники дохода?
— Я ни о чем таком не слышала.
— В доме бывали деловые люди?
— К нам вообще мало кто приходил. У нас было мало друзей.
— А к какой национальности принадлежали эти немногочисленные друзья?
— Они в основном ирландцы, как и мы, — сказала миссис Джефрис.
— Не поссорились ли ваши отец и муж, до того как вы покинули Америку?
— Открыто — нет. Но я вынуждена признать, что они не были друзьями. С моим отцом нелегко поладить.
— Неужели? Пожалуйста, продолжайте.
— Сначала я должна объяснить, что в конце января мой отец прислал нам из Чикаго каблограмму[20]
, сообщая, что в этот самый день отплывает в Англию и что, если мы не возражаем, он намерен поселиться у нас по прибытии. Он должен был отправиться из Нью-Йорка в субботу; как вам известно, путь по морю занимает около шести дней. Приехав в Англию, отец прибыл в Лондон и появился у нас на Белламер-стрит на первой неделе февраля. С тех пор он живет с нами.— Вы знаете, что привело его в Англию?
— Понятия не имею, — осторожно ответила молодая женщина, задумавшись на несколько секунд, что не ускользнуло от внимания Климо.
— Вам известно, с кем он имел дела здесь?
— Нет. Несколько раз он примерно на неделю уезжал в Мидлендс, но я не знаю, по какому поводу. В последний раз он уехал пятнадцатого числа минувшего месяца и вернулся девятого, в тот самый день, когда моего мужа вызвали в Марсель по важному банковскому делу. Я немедленно заметила, что отец нездоров. Его лихорадило, и едва он лег, как начал бредить, повторяя вновь и вновь, что жалеет о каком-то поступке — и если только он выздоровеет, то “бросит” навсегда. Почти две недели я ходила за ним, пока он не поправился настолько, чтобы узнать меня. Когда отец пришел в себя, я получила телеграмму, которая и привела меня к вам.
Она достала из кармана листок бумаги и протянула Климо. Тот взглянул на него, изучил почтовый штемпель и дату. Телеграмма пришла из Чикаго и гласила: “О’Грэди, Англия, Лондон, Белламер-стрит, 14. Почему не отвечаете? Каковы шансы? Нерон”.
— Разумеется, я не поняла, что это значит. Отец не поверял мне своих дел, и я не знала, кто такой загадочный Нерон. Но поскольку доктор недвусмысленно заявил, что, если отец будет работать, наступит рецидив, который, скорее всего, убьет его, я спрятала телеграмму в ящик, решив подождать, пока папа не окрепнет достаточно, чтобы уделить ей внимание без опасности для здоровья. На следующей неделе он еще был слаб, и, к счастью, чикагский корреспондент молчал. Потом пришло второе послание. Оно тоже из Чикаго — и с той же подписью. “Ответьте немедленно, не забывайте о последствиях. Время поджимает; если не продать по нынешней цене, упустим покупателя. Нерон”.
Прибегнув к испытанной тактике, я и вторую телеграмму убрала в ящик, решив, что Нерон подождет. Впрочем, сделав это, я вызвала больше неприятностей, чем предполагала. Меньше чем через двое суток я получила третье послание — и тогда решилась и немедленно отправилась к вам. Что оно означает, я не знаю, но не сомневаюсь, что оно предвещает какую-то беду моему отцу. Вы прославленный детектив. Поскольку муж в отъезде, отец не в состоянии защитить меня и в Англии у нас нет друзей, я решила, что самым разумным будет посоветоваться с вами.
— Покажите последнюю телеграмму, — сказал Климо, протягивая руку за полоской бумаги.
Первая и вторая телеграммы были совершенно ясны, но третья оказалась настоящей загадкой. Она гласила: “Волнуемся — альфа — омега — шестнадцать — четырнадцать — сегодня — пятьдесят — кусков — приготовьте — семьдесят — восемь — бразильцы — один — двадцать — девять. Нерон”. Климо прочел телеграмму, и гостья заметила, как он покачал головой.
— Моя дорогая леди, — сказал он. — Боюсь, безопаснее для вас будет не рассказывать более ничего, поскольку, признаюсь, не в моих силах помочь вам.
— Вы ничего не станете делать — теперь, когда я объяснила, в каком затруднительном положении нахожусь? Значит, мне остается лишь отчаяться. Сэр, неужели это решение окончательно? Вы и представить себе не можете, как я рассчитывала на вашу помощь.
— Я искренне сожалею, что вынужден вас разочаровать, — ответил сыщик, — но времени у меня крайне мало, и я не смог бы заняться вашим делом, даже если бы хотел.