Другая Блу

Уилсон взглянул на меня. Наши лица были так близко, и казалось таким естественным наклониться к нему. Так просто… и невозможно. Наша неожиданная близость застала его врасплох, и он тут же отодвинулся.

– Это была та песня? – Он вдруг разулыбался.

– Да. Что это?

– Боб Дилан.

– Что?! – простонала я. – Я-то думала, что это Бетховен или кто-нибудь такой. Я безнадежна.

Уилсон стукнул меня смычком по макушке.

– Песня называется «Чтобы ты почувствовала мою любовь». Одна из моих любимых. Я ее немного приукрасил, но это целиком и полностью Дилан, точно не Моцарт. Слова чудесные. Послушай.

Уилсон сыграл снова, на этот раз со словами. У него был глубокий голос, такой же, как звук виолончели.

– Ну конечно, – кисло заметила я.

– Что такое? – Уилсон вздрогнул, а смычок замер.

– Ты умеешь петь. И голос прекрасный. Даже притвориться, что мне не нравится, не могу. Почему ты умеешь все? Так нечестно.

– Ты явно не видела, как я пытаюсь вырезать что-то изысканное и красивое из пня, – сухо отозвался Уилсон, возвращаясь к игре. Я попыталась тоже снова погрузиться в музыку, но мне так захотелось продолжить работу над своей скульптурой, даже руки зачесались.

– А ты не можешь заниматься в подвале? Так я могла бы слушать тебя и работать. Тогда я бы выразила музыку в дереве. Мы могли бы неплохо на этом заработать. Ты бы стал моей музой. Мужчины бывают музами?

Уилсон улыбнулся, но взгляд был рассеянным, будто он перестал видеть, вложив все силы в слух. Я тоже закрыла глаза, позволив волнам музыки унести меня в свое море. Несколько часов спустя, когда я проснулась, вокруг было тихо. Меня укрыли яблочно-зеленым покрывалом, которое еще и заботливо подоткнули по краям, а Уилсон с его волшебной виолончелью исчезли.

С самого переезда в Пемберли я стала ходить на работу пешком. Среди плюсов была экономия на бензине и физические упражнения, но ближе к девятому месяцу и при стоящей даже в середине октября жаре я уже была готова снова сесть за руль. Но не по понедельникам. В этот день Уилсон приходил ужинать в кафе. Я присоединялась к нему после конца смены, и мы всегда шли домой вдвоем.

Как-то мимоходом я упомянула, что раньше каждый понедельник я приносила ужин Мэнни и Грейси, так что теперь по понедельникам мне бывало немного тоскливо. И Уилсон начал приходить в кафе по понедельникам. Я старалась убедить себя не искать в его действиях чего-то большего. Он был очень милым, добрым и внимательным, и я повторяла себе, что он просто такой человек. Так что я ничего не спрашивала и не намекала на то, сколько времени он проводит со мной, чтобы не привлекать его внимания. Вдруг тогда все бы прекратилось.

Моя смена заканчивалась в семь, и в тот понедельник Уилсон зашел в кафе ровно в семь вечера. Он все еще был в брюках и светло-голубой рубашке с закатанными рукавами. Так он обычно ходил в школу. Бев подмигнула ему и махнула мне, иди, мол. Я села к нему за столик, тоже заказав себе сэндвич и лимонад, с облегчением повела затекшими плечами, пошевелила пальцами ног.

Бев лично принесла Уилсону его обычный заказ – сэндвич с помидором, жареным сыром и картошку фри, хотя Бев называла ее «чипс» на английский манер, чтобы Уилсон чувствовал себя как дома. Он поблагодарил ее и сказал, что все просто «обалденно». Она захихикала, прямо как Крисси на уроках истории. Я с трудом сдержалась от хохота.

– Думаю, Бев в тебя влюбилась. Знаю, ты к этому уже наверняка привык. У тебя уже есть фан-клуб в школе? «Я люблю Уилсона» или что-то типа того?

– Ха-ха. Я никогда не пользовался особой популярностью у девочек.

– Не будь дураком. Мэнни говорил только о тебе весь сентябрь.

– Мэнни – не девочка, – с улыбкой заметил Уилсон.

Я усмехнулась.

– Верно. Думаю, только я не бегала за тобой, высунув язык, как вся школа. Это было отвратительно. А теперь и Бев туда же. У нее на машине теперь есть наклейка: «Тащусь от британских попок».

Уилсон подавился едой от смеха и схватился за лимонад. Мне нравилось его смешить, даже если это было опасно для его здоровья.

Он откашлялся и покачал головой, отрицая свой успех у девушек.

– Я всегда был другим, какое у вас там слово есть… чудик? С учителями я ладил лучше, чем с одноклассниками. Ребенком был тощим, нескладным, носил очки и всегда знал ответы на уроке, а после урока оставался вытирать доски.

– А что, это дети делают? – недоверчиво переспросила я.

Уилсон закатил глаза и продолжил:

– Девушки меня вниманием не баловали, особенно похожие на тебя… так что ничего нового в твоем безразличии в том году не было. И меня это устраивало. Отношения вообще никогда не были для меня главным. Не пойми меня неправильно, я всегда обращал внимание на таких девушек, как ты, но обычно они мне не очень-то и нравились. В свою очередь они меня не замечали.

– Какие такие? Злобные стервы? – предположила я под видом шутки. Но это была не шутка. Его слова били больно, но «такие, как я», умели держать удар.

– Нет, Блу. – Он устало покачал головой. – Я не это имел в виду. Я говорил про красивых, сильных девушек, которые слишком быстро повзрослели, а таких, как я, прожевали и выплюнули бы.