Другая Болейн

— Сэр Франциск Уэстон всегда рядом с ним. — Уильям вынужден говорить. — А у него плохая репутация.

Я настораживаюсь:

— Что ты слышал? Какие-нибудь детские выходки?

— Больше, — коротко бросает Уильям.

— Что именно?

Уильям оглядывается по сторонам, явно мечтая избежать допроса.

— Говорят, они любовники.

Перевожу дыхание.

— Ты знала?

Молча киваю.

— Господи, Мария! — Уильям делает шаг прочь, возвращается. — Ты мне ничего не сказала? Твой родной брат погряз в грехе, а ты молчишь?

— Разумеется. Не хочу выставлять его на позор. Он мой брат, и, может быть, он еще изменится.

— Ты предана брату больше, чем мужу?

— Так же, — без промедления отвечаю я. — Уильям, он мой брат. Мы — тройка Болейн, мы нужны друг другу. Мы знаем десятки, сотни секретов друг друга. Наверно, я еще не до конца стала леди Стаффорд.

— Но твой брат! Содомский грех — это не шутки.

— Прежде всего он мой брат! — Беру его за руку, не обращая внимания на окружающих, тяну в сторону. — Георг содомит, Анна — шлюха, а возможно, и отравительница, да я и сама шлюха. Дядя — самый коварный друг, отец — приспособленец, мать, Бог ей судья, говорят, она спала с королем раньше нас обеих! Обо всем этом ты знал или мог догадаться. Теперь скажи, достаточно ли я хороша для тебя? Я пришла к тебе, когда ты был никем. Если ты хочешь преуспеть при этом дворе, знай — ты выпачкаешь руки или в крови, или в грязи. Я выучила это еще молоденькой девушкой, и годы обучения были нелегкими. Можешь начать учиться сейчас, коли есть охота.

Уильям только рот раскрыл, слушая мою страстную речь. Отступает на шаг, смотрит на меня во все глаза:

— Я совсем не хотел тебя огорчать.

— Он мой брат, она моя сестра. Ничего не поделаешь, это моя семья.

— Они могут стать нашими врагами, — предупреждает Уильям.

— Даже если будут смертельными врагами, все равно — это мой брат и моя сестра.

Помолчали.

— Друзья и враги одновременно?

— Все может быть, — говорю я. — Как карта ляжет.

Уильям кивает.

— Так что говорят? — Я начинаю успокаиваться. — Что ты слышал о Георге?

— Слава Богу, это не очень широко известно, но говорят — вокруг твоей сестры тайный двор ее ближайших друзей. Сэр Франциск, сэр Уильям Брертон, мужчины-любовники. Игроки, отличные наездники, на любой риск готовы ради удовольствия пощекотать нервы, Георг — один из них. Встречаются, играют, флиртуют в ее покоях. Так что репутация Анны тоже под ударом.

Я смотрю через зал на брата. Он склонился к трону, на котором сидит Анна, что-то шепчет ей на ухо. Вижу, как она с удовольствием слушает его шепот, его смешки.

— Такая жизнь святого развратит, не то что юношу.

— Он хотел стать солдатом, — говорю я грустно. — Крестоносцем, рыцарем с белым щитом, хотел сражаться против неверных.

Уильям качает головой:

— Мы, если сумеем, убережем малыша Генриха от этого.

— Моего сына?

— Нашего сына. Постараемся дать ему цель в жизни вместо праздности и погони за удовольствиями. А ты лучше предупреди брата и сестру — о них уже судачат, особенно о Георге.

На следующий день Анна вступает в Сити. Я помогла ей облачиться в белое платье с пелериной, белую горностаевую мантию. На голове — золотой обруч, волосы под золотистой вуалью свободно падают на плечи. Въезжает в Лондон в паланкине, его несут два белых пони, а пэры из привилегированных портовых городов держат над ее головой золотой полог. Придворные в лучших нарядах следуют за ней пешком. Триумфальные арки, фонтаны, бьющие вином, верноподданнические стихи на каждой остановке, тем не менее процессия тянется по городу в полной тишине.

Молчание народа становится угрожающим. Мы движемся по узким улочкам к собору. Мадж Шелтон идет рядом со мной за паланкином.

— Господи, какой ужас, — бормочет она.

Город мрачен. Тысячи людей вышли на улицы, но они не машут флагами, не благословляют Анну, не выкрикивают ее имя. Они с жадным любопытством смотрят на женщину, свершившую такие перемены в Англии, в короле, перекроившую в конце концов королевскую мантию на свой лад.

Вступление в Лондон оказалось безрадостным, да и коронация, торжество в давящей тишине, не лучше. Анна в малиновом бархатном платье, отделанном мягчайшим, белейшим горностаевым мехом, в пурпурной мантии, мрачна как грозовая туча.

— Разве ты не счастлива, Анна? — спрашиваю, поправляя шлейф ее платья.

Улыбка Анны больше похожа на гримасу.

— Я — самая счастливая, — роняет она с горечью, цитируя свой же девиз. — Самая счастливая, разве не так? Достигла всего, чего желала, хотя никто в это не верил. Но я верила в себя, и вот — я королева, жена короля Англии, я сбросила с трона Екатерину, заняла ее место, я — счастливейшая женщина на свете.

— И он тебя любит, — подхватываю я, памятуя о том, как переменилась моя жизнь из-за любви хорошего человека.

Анна пожимает плечами.

— Да, конечно, — равнодушно говорит она и поглаживает живот. — Если бы только знать, что будет мальчик. Ах, если бы во время коронации принц уже лежал в колыбели.