Другая Болейн

— Дура! Именно так и надо. Люди должны видеть — она едет туда, куда я велю, служит моей дочери, значит, я — настоящая королева, а Екатерина давно позабыта.

— Анна, уймись! Сколько можно плести интриги?

Она горько улыбнулась:

— Думаешь, Кромвель уймется? Или Сеймуры? А испанский посол, его шпионская сеть и эта проклятая женщина — все разом уймутся, скажут себе: „Ладно, она за него вышла, родила ни на что не нужную девчонку, и хотя у нас на руках все козыри, давайте остановимся“. Так, что ли?

— Нет, — ответила нехотя.

Она пристально взглянула на меня:

— Объясни мне лучше, как ты ухитряешься выглядеть такой веселой и довольной, хотя, судя по твоим жалким доходам, тебе следует биться за каждый грош и давно остаться ни с чем.

Невозможно сдержать смех — так уныло она смотрит.

— Я справляюсь, — ответила коротко. — Но собираюсь в Гевер повидать детей, если ты меня отпустишь.

— Ладно, поезжай. — Она уже устала от моих просьб. — Но к Рождеству возвращайся в Гринвич.

Я побыстрей направилась к двери, пока она не передумала.

— И скажи Генриху, что пора учиться. Ему надо дать достойное воспитание. В конце года пусть отправляется к учителю.

Я замерла, рука на косяке двери, прошептала:

— Мой мальчик?

— Мой мальчик, — поправила Анна. — Сама понимаешь, нельзя всю жизнь играть.

— Я думала…

— Я уже все устроила. Он будет учиться с сыновьями сэра Франциска Уэстона и Уильяма Брертона. Мне говорили, они получают хорошее образование. Пора уж ему общаться с детьми своего возраста.

— Только не с ними! — вырвалось у меня. — Не с сыновьями этих двух.

Анна подняла бровь.

— Они — мои придворные, — напомнила она. — Их сыновья тоже станут придворными, может быть, в один прекрасный день — при его собственном дворе. Он будет воспитываться с ними, таково мое решение.

Я чуть не заорала, но вовремя одумалась, закусила палец и сумела заговорить мягко и нежно:

— Анна, он еще совсем малыш, он так счастлив в Гевере с сестрой. Если, по-твоему, его пора учить, я останусь и буду учить его сама…

— Ты! — Она расхохоталась. — С тем же успехом можно попросить уток поучить его крякать. Нет, Мария, я так решила, и король со мной согласен.

— Но, Анна…

Она откинулась назад, прищурилась:

— Хочешь побыть с ним до конца года? Может, отослать его к учителю прямо сейчас?

— Нет!

— Тогда иди, сестричка. Решение принято, ты мне надоела.

Уильям молча наблюдает за мной, пока я мечусь взад-вперед по нашей узкой комнатке под крышей.

— Убью ее! — Во мне все бушует.

Он прислонился спиной к двери, проверил, что створки окна закрыты и нас нельзя подслушать.

— Убью! Мой сын, мой драгоценный мальчик будет учиться с детьми этих извращенцев! Готовиться к жизни при дворе! Единым духом отправить принцессу Марию прислуживать Елизавете и отослать моего сына. Да она просто сбесилась. Последний ум потеряла со своим честолюбием. Но мой мальчик, мой мальчик…

Я больше не могла говорить, горло перехватило, колени подогнулись, я уткнулась в покрывало и зарыдала.

Уильям не покинул своего поста у двери, дал мне выплакаться.

Дождался, пока я подняла голову и утерла мокрые щеки ладонями. Только тогда подошел, опустился рядом со мной на пол. Сломленная горем, я, как была на коленках, привалилась к нему. Он нежно обнял меня, покачивая, словно ребенка.

— Мы вернем его, — шепнул в самое ухо. — Побудем с ним в Гевере, все вместе, а потом отошлем к учителю. Но скоро вернем обратно, я обещаю. Мы освободим его, любовь моя.

Зима 1533

Анна заказала королю совершенно невероятный новогодний подарок. Ювелиры провозились, устанавливая его, все утро. Они явились в покои королевы сказать, что все готово, и Анна взяла нас с Георгом посмотреть.

Мы спустились по лестнице в большую залу. Анна впереди, готовая распахнуть двери и увидеть наши лица. Поразительное зрелище — золотой фонтан, инкрустированный рубинами и бриллиантами. В основании — три обнаженные женские фигуры, тоже из золота, из сосков струятся потоки воды.

— Боже мой! — В голосе брата звучит неподдельное благоговение. — И сколько же это стоит?

— Лучше не спрашивай. Великолепно, правда?

— Великолепно! — Я не прибавила: „Но до чего же уродливо“, хотя по ошеломленному виду Георга было ясно — он думает то же самое.

— Думаю, журчание воды действует успокаивающе. Генрих сможет поставить его в приемной, — продолжала Анна. Подошла ближе к фонтану, потрогала. — Отлично сработано.

— Плодородие изливает воду, — заметила я, глядя на блестящие статуи.

— Знамение, напоминание, мечта, — улыбнулась Анна.

— Дай Бог, предсказание, — без обиняков заявил Георг. — Есть уже знаки?

— Пока нет, но скоро непременно будут.

— Аминь, — сказал Георг, и я повторила, словно примерная лютеранка: — Аминь.

Наши молитвы были услышаны. Месячные не пришли в январе, потом в феврале. В апреле появились побеги спаржи, и королева ела их за каждой трапезой, ведь известно, ешь спаржу — родишь сына. Все кругом догадывались, но никто не знал наверняка. А Анна ходила с хитрым видом и наслаждалась — она снова в центре внимания.

Весна 1534