Другая Болейн

— Ничего. — Я махнула ему — входи, подставила щеку для поцелуя. Он наклонился и крепко поцеловал меня в губы. — До чего же приятно, сестра, молодая мать, десяток запрещенных удовольствий — и все разом. Поцелуй меня еще разок — так, как целуешь Генриха.

— Отвяжись, — оттолкнула я брата. — Лучше посмотри на малышку.

Он уставился на младенца, спавшего у меня на руках.

— Чудные волосики. А как ты ее назовешь?

Я глянула на закрытую дверь. Я знала — Георгу можно доверять.

— Хочу назвать ее Екатериной.

— Что за странная идея!

— Почему бы и нет. Я ее придворная дама.

— Но это ребенок ее мужа.

Я хихикнула, не в силах скрывать свою радость.

— Я знаю, Георг, но я всегда перед ней преклонялась, с того дня, как стала ее придворной дамой. Я хочу ей показать — я ее уважаю, что бы ни происходило.

Его по-прежнему одолевали сомнения.

— Думаешь, она поймет? Может, наоборот, решит — это вроде насмешки.

От ужаса я инстинктивно сжала дочку еще крепче.

— Не может же королева подумать, что я беру над ней верх.

— Тогда отчего ты плачешь? — спросил Георг. — Незачем плакать, Мария. Не плачь, а то вдруг от этого молоко скиснет.

— Я не плачу. — Я старалась не обращать внимания на слезы на щеках. — Даже не собираюсь плакать.

— Перестань, остановись, Мария. Сейчас матушка придет и будет во всем винить меня — скажут, я тебя расстроил. Мне вообще не полагается тут быть. Почему бы тебе не подождать, пока ты выйдешь, сможешь сама поговорить с королевой и спросить, по душе ли ей такой комплимент. Я ничего другого не имел в виду.

— Хорошо. — У меня сразу полегчало на душе. — Тогда я смогу ей все объяснить.

— Только не плачь. Она королева и слез не любит. Спорим, ты никогда ее не видела плачущей, хоть и была при ней четыре года.

Я задумалась:

— Ты прав, за все четыре года никогда не видела ее плачущей.

— И не увидишь, — удовлетворенно сказал он. — Не такая она женщина, чтобы рассыпаться от несчастий на мелкие кусочки. Она женщина с недюжинной волей.

Следующим посетителем был мой муж Уильям Кэри. Пришел, исполненный обычного хорошего расположения духа, принес миску ранней клубники, которую приказал доставить из Гевера.

— Вкус дома, — ласково произнес он и заглянул в колыбельку.

— Спасибо.

— Мне сказали, девочка, здоровенькая и крепенькая.

— Да, — коротко ответила я, немножко обиженная показным безразличием.

— А как ты ее назовешь? Полагаю, она будет носить мое имя? Не какая-нибудь там Фицрой, чтобы все сразу знали — незаконная дочь короля.

Я прикусила язык, низко склонила голову и смиренно произнесла:

— Мне ужасно жалко, что тебе нанесено оскорбление, муж мой.

Он кивнул.

— Так как же ее будут звать?

— Она безусловно будет Кэри. Я думала — Екатерина Кэри.

— Как желаете, мадам. Мне только что пожаловали пять неплохих наделов земли в управление и рыцарское звание. Я теперь сэр Уильям, а ты — леди Кэри. Мой доход почти удвоился. Он тебе сказал?

— Нет.

— Он ко мне благоволит — дальше некуда. Если ты нам подаришь мальчишку, я, пожалуй, получу поместье в Ирландии или во Франции. А от этого недалеко и до лорда Кэри. Кто знает, как высоко приведет нас королевский бастард?

Я не отвечала. Уильям говорил нарочито спокойным тоном, но мне слышались в голосе резкие нотки. Не может же он всерьез наслаждаться ролью самого знаменитого в Англии рогоносца.

— Знаешь, мне всегда хотелось играть важную роль при дворе, — горько продолжал он. — Когда я понял, ему нравится мое общество, когда увидел — моя звезда восходит, надеялся стать чем-то вроде твоего отца, царедворцем, который видит всю картину политической жизни, играет важную роль при других дворах Европы, разрешает их споры, ведет переговоры и всегда при этом ставит интересы своей страны на первое место. Но не тут-то было, неисчислимые блага сыплются на меня за безделье, за то, что смотрю в другую сторону, пока моя жена нежится в королевской постели.

Я молчала опустив глаза. Когда подняла взгляд, увидела его улыбку, всегдашнюю полуироническую, грустную, кривую усмешку.

— Так уж получается, моя маленькая женушка, — ласково продолжал он, — не удалось нам побыть вместе. И в постели у нас ничего особенного не получалось, да и не часто мы там оказывались. Не научились мы ни нежности, ни даже страсти. Слишком мало времени было.

— Мне тоже очень жаль, — тихо сказала я.

— Жаль, что не занимались любовью почаще?

— Милорд? — Теперь меня действительно смутила неожиданная резкость тона.

— Мне очень вежливо намекнула твоя родня, что, может, вообще ничего не было, может, мне все приснились и мы с тобой никогда и не занимались любовью. Этого ты хочешь? Хочешь, чтобы я отрицал какие-либо отношения с тобой?

— Нет! — Я была поражена в самое сердце. — Но вы знаете, никто никогда меня не спрашивает о моих желаниях.

— Они, значит, тебе не приказывали доложить королю, что я полный импотент и ни в первую брачную ночь, ни потом вообще ни на что не был способен?

Я покачала головой:

— С чего бы я стала возводить на вас такую напраслину?

Он улыбнулся: