Другая Болейн

Он откинулся в кресле, улыбнулся, но в глазах стояла тоска, тоска пьяницы.

— Итак, нам предстоит еще один год — вы при дворе, я в свите короля, и мы редко друг друга видим и еще реже разговариваем. Вы — любовница, я — монах.

— Не знала я, что вы решили вести воздержанную жизнь. — Я постаралась, чтобы голос мой звучал спокойно.

У него хватило вежливости улыбнуться.

— Я женат, вы замужем. Откуда мне взять наследников для моего нового поместья, если не от жены?

Я кивнула. Мы оба несколько мгновений молчали.

— Вы правы, мне очень жаль, — наконец проговорила я.

— Если опять родится девочка и он потеряет к вам интерес, вас пошлют домой, ко мне. Вы снова станете моей женой, — сказал он как бы между прочим. — Как вы думаете, мы поладим, вы, я и два маленьких бастарда?

— Мне неприятно слышать это слово, милорд. — Я взглянула ему прямо в глаза.

— Осторожно, — напомнил он, — за нами наблюдают.

На моем лице тут же появилась ничего не значащая придворная улыбка.

— Кто наблюдает? Король? — Я не хотела оборачиваться.

— И ваш отец.

Я взяла хлеб, принялась потихоньку отщипывать маленькие кусочки, делая вид — мы говорим о пустяках.

— Мне неприятно слышать, когда вы так говорите о Екатерине. Она носит ваше имя.

— Так что — я должен ее за это любить?

— Мне кажется, когда вы ее увидите — сразу полюбите. Такая красивая девочка. Не могу представить, чтобы вы ее не полюбили. Надеюсь, смогу побыть с ней этим летом в Гевере. Она уже, наверно, учится ходить.

Он опустил глаза:

— Так вот чего вам на самом деле хочется, Мария. Вы любовница короля Англии, а ваше заветное желание — жить в маленьком замке и учить дочку ходить.

Я усмехнулась:

— Глупость, правда? Но так и есть. Ни на что на свете не променяла бы такой возможности.

Он покачал головой, начал ласковым голосом:

— Мария, поправьте меня, если я ошибаюсь. Мне раньше казалось — вы меня просто использовали, я очень сердился на вас и эту волчью стаю — вашу драгоценную семейку. А теперь мне вдруг пришло в голову, это мы на вас наживаемся. Мы все благоденствуем и преуспеваем, а вы между всеми нами как кусок бисквита, брошенного в пруд уткам — всяк надкусывает, всяк ест живьем. Наверно, вам надо было выйти замуж за кого-то, кто бы вас любил, заботился о вас и без перерыва делал вам младенцев, чтобы вы могли их сами кормить.

Представив себе эту картину, я только улыбнулась.

— Хотели бы вы быть замужем за таким человеком? Мне бы это понравилось. Я бы хотел, чтобы вы жили с тем, кто вас любит и никому не отдает, как бы выгодно это ни казалось. Когда я пьян и грустен, мне иногда хочется набраться храбрости и стать таким человеком.

Я молчала, не отвечая, пусть любопытные соседи по столу отвлекутся на что-нибудь еще.

— Что сделано — сделано, — мягко проговорила я. — Все было за меня решено, раньше, чем я выросла и научилась думать самостоятельно. Уверена, милорд, вы совершенно правы, подчиняясь желанием короля.

— Я могу, по крайнем мере, употребить свое влияние хотя бы раз и уговорить его отпустить вас в Гевер этим летом. Хоть это я могу для вас сделать.

— Как я была бы рада, — прошептала, глядя ему прямо в лицо и чувствуя, как мои глаза наполняются слезами — снова увидеть крошку Екатерину. — Да, милорд, я была бы несказанно рада.

Уильям сдержал свое слово. Поговорил с моим отцом, поговорил с дядей. И в конце концов поговорил с королем. Мне разрешили удалиться в Гевер на все лето, проводить время с Екатериной в прогулках по яблоневому саду.

Георг дважды без предупреждения являлся с визитом, влетал галопом во двор замка, без шляпы, без камзола, так что все служанки просто умирали от восторга и желания. Анна донимала брата вопросами — что делается при дворе, кто за кем ухаживает, но он был утомлен и молчалив, часто в знойный полдень поднимался по каменным ступеням в часовенку наверху, где на потолке плясали отблески воды из замкового рва. Там он преклонял колени и проводил часы в молчании — молился, мечтал, Бог ведает.

Он был страшно недоволен женой. Джейн Паркер никогда не приезжала с ним в Гевер, он ей не разрешал. Эти дни, проведенные с нами, не предназначались для ее любопытных глаз и постоянной, жадной жажды скандала.

— Она просто какое-то чудовище, — как-то раз в разговоре со мной бросил он. — Ровно как я боялся — просто ужасно.

Мы сидели в маленьком садике, разбитом у въезда в замок. Деревья и изгороди скульптурно подстрижены, являя собой истинные произведения искусства. Каждый кустик, каждый цветок на своем месте, все цветет и благоухает. Мы уселись втроем на каменной скамье подле фонтана, издававшего негромкий, мелодичный шум — словно дождь, стучащий по крыше дома. Георг удобно устроил темноволосую голову у меня на коленях. Я откинулась на спинку скамьи, закрыла глаза.

Анна сидела на другом конце скамьи.

— И впрямь ужасно?

Он открыл глаза, но вставать поленился. Поднял руку, стал загибать пальцы, подсчитывая грехи жены:

— Во-первых, она отвратительно ревнива. Я за дверь не могу ступить без того, чтобы она не принялась за мной следить. Она из ревности затевает такие невзаправдашние битвы.

— Невзаправдашние? — удивилась Анна.