Другая дорога

Гудела циркулярная пила
Среди двора, визгливо дребезжала,
Пахучие роняя чурбаки
И рассыпая вороха опилок.
А стоило глаза поднять — вдали
Виднелись горы, пять высоких гребней —
Там, где садилось солнце над Вермонтом.
Пила то дребезжала, напрягаясь,
То выла и гудела вхолостую.
Все было, как всегда. И день кончался.
Ну что бы им не пошабашить раньше,
Обрадовав мальчишку, — для него
Свободных полчаса немало значат!
Пришла его сестра позвать мужчин:
«Пора на ужин». В этот миг пила,
Как будто бы поняв, что значит «ужин»,
Рванулась и впилась мальчишке в руку
Или он сам махнул рукой неловко —
Никто не видел толком. Но рука!
Он даже сгоряча не закричал,
Но повернулся, жалко улыбаясь
И руку вверх подняв — как бы в мольбе
Или чтоб жизнь не расплескать. И тут
Он понял (он ведь был не так уж мал,
Чтоб этого не осознать, подросток,
Работавший за взрослого) — он понял,
Что все пропало. «Ты скажи, сестра,
Скажи, чтоб руку мне не отрезали!»
Да там уже и не было руки.
Врач усыпил его эфирной маской.
Он булькнул как-то странно и затих.
Считавший пульс внезапно испугался.
Не может быть. Но... стали слушать сердце.
Слабей — слабей — еще слабей — и все.
Что тут поделаешь? Умерший умер,
Живые снова занялись — кто чем.

Чтоб вышла песня

Был ветер не обучен пенью
     И, необузданно горласт,
Ревел и выл, по настроенью,
     И просто дул во что горазд.

Но человек сказал с досадой:

     Ты дуешь грубо, наобум!
Послушай лучше — вот как надо,
     Чтоб вышла песня, а не шум.

Он сделал вдох — но не глубокий,

     И воздух задержал чуть-чуть,
Потом, не надувая щеки,
     Стал тихо, понемногу дуть.

И вместо воя, вместо рева —

     Не дуновение, а дух —
Возникли музыка и слово.
     И ветер обратился в слух.

Врасплох

И каждый раз, когда порой полночной,
В таинственный и тихий час урочный,
Снег шелестящий, белый снег с небес
Посыплется на голый, черный лес,
Я удивленно, робко озираюсь,
И возвожу глаза, и спотыкаюсь,
Застигнутый врасплох, — как человек,
Который разлучается навек
И со стезей своей, и с белым снегом,
Томимый неисполненным обетом
И не свершив начатого труда, —
Как будто бы и не жил никогда.
Но прежний опыт говорит мне смело,
Что царство этой оторопи белой
Пройдет. Пусть, пелена за пеленой,
Скрывая груды опали лесной,
По пояс снега наметут метели,
Тем звонче квакши запоют в апреле.
И я увижу, как сугроб седой
В овраги схлынет талою водой
И, яркой змейкой по кустам петляя,
Исчезнет. И придет пора иная.
О снеге вспомнишь лишь в березняке,
Да церковку заметя вдалеке.

Все золотое зыбко