Другая другая Россия

Мы как раз обсуждали еще один предновогодний номер — о конце света и о смерти. Говорили о том, что кто-то перед смертью, например, хотел бы попросить прощения у близких и не близких или договорить недоговоренное. Я сказала, что жалею о том, что не договорила с нашим погибшим Володей Антипиным. Вернее, это он много раз хотел со мной поговорить, а я всегда спешила.

— Он бы тебя простил, — сказал Митрич.

Тогда я добавила, что, вообще, не очень хочу писать историю с продолжением к «Понять Дракона» потому, что там главные герои — трупы и женщины, которые скрывались еще тогда, когда я о них писала.

— У кого мне брать интервью? У трупов что ли? — спросила я Митрича, сидя через стол от него.

— Ну, Марин, кто-то же там еще был? Найди кого-нибудь, мы пишем о героях репортажей, а не об общей ситуации, — ответил он.

Нехотя я позвонила учредителю дагестанской газеты «Черновик» Гаджимураду Камалову — он тоже был одним из героев «Понять Дракона». Я общалась с ним часто в командировках. И, честно говоря, считала его самым умным человеком в этой республике. Возможно, я предвзята. Но когда думаю о Камалове, мне в первую очередь представляется мозг — мощный аналитический мозг.

Он постоянно говорил мне, что они — сотрудники «Черновика» — рискуют жизнью каждый утро, отправляясь на работу. Ну… я так часто слышала эти слова… Я не обращала на них внимания. Камалов казался мне непотопляемым. Из-за мозга — он всегда знал, куда его хозяину плыть, и как продержаться на плаву дольше всех.

— Хотела спросить, что у вас нового? — спросила я.

— Да ничего, — ответил он. — Живем потихоньку. Только слишком много похищений в республике — людей похищают, Марина… Такого еще не было.

— Значит, у вас ничего хорошего?

— Почему? Впервые в жизни у меня появилась надежда на то, что теперь все будет хорошо.

— Это почему? — удивилась я.

— Из-за заявления тандема, — ответил он. — Тут в Дагестане два лагеря — голубиный и ястребиный. В ястребином не хотят понять, что Путин — уже не тот Путин, каким он был еще восемь лет назад. Сейчас он не станет мочить Кавказ, да и не захочет. Он говорит об этом. Но, чтобы это услышать, надо иметь ум. В ястребином лагере его не хватает. Эти люди, я говорю об обособленных отделах МВД СКФО, мечтая дослужиться до министров, хотят казаться главными ястребами. Они дестабилизируют обстановку в Дагестане.

— Значит, все плохо… — повторила я.

— Нет, — ответил он. — Впервые у меня появилась надежда на то, что все будет хорошо. Потому что я услышал Путина. И вы нам в этом помогли…

— Мы? — удивилась я.

— Да, — ответил он. — «Эксперт» (имеет в виду издательский дом и «Русский Репортер» в частности — РР) в последнее время давал нам слово. Передайте от меня благодарность.

Голос Камалова звучал устало, и я поспешила положить трубку. Я знала, что он еще подумает и утром следующего дня пришлет мне двухкилометровое смс с новыми мыслями. Но он не прислал. Через сутки после нашего разговора, к моему злополучному репортажу прибавился еще один труп — Камалова расстреляли на выходе из редакции.

Мне позвонили сразу, вчера вечером, когда я готовила свой вклад в новогодний номер РР о смерти. Я ахнула в трубку. Потом подумала, что их там так часто убивают, что просто по-человечески невозможно принимать все эти смерти близко к сердцу. Я поужинала и посмотрела телевизор — комедию. Посмеялась и обрадовалась, что не приняла смерть Камалова близко. Легла спать, и под утро мне приснились похороны в горах. Во сне я жалела, что на них приехала в Дагестан — ну, правда, нельзя так часто…

Бедные люди

«Невозможно каждому похищению на Кавказе посвятить отдельный текст».