Другая другая Россия

— А ты… — я прочищаю горло для этого вопроса. — А вы… а ты думаешь, почему государство должно спасать таких детей?

— А он же… а он же по-любому уже есть… — говорит Саша. — Такое существо маленькое. Спасать его по-любому надо — сделать все возможное, чтобы оно прожило столько… сколько у него получится прожить… Он радуется, когда я прихожу, сразу на руки прыгает: «Саха! Саха!» А жену мою Лена зовут, а он все равно: «Саха и Натаха!»

— Как вы с женой познакомились?

— А мы в детстве в одной компании дружили. Но я к ней не проявлял интереса, еще не знал, что такое любовь. А потом, когда я вышел, пересеклись на вокзале взглядами — и все, и это… Я ей говорю: «Выходи за меня». А она: «Ты врешь!» А я: «Нет, не вру…»

— А зачем человеку семья? — спрашиваю я, и брат с сестрой переглядываются.

— Я, как и сестра, затрудняюсь с этим ответом, — говорит он. — Наверное, род свой продлить. Наверное, для этого…

— Но смотри, Саша, — продолжаю я, окончательно убивая веселую атмосферу. — Аня с Димой продолжили свой род — больным ребенком. И другого пока не планируют. Потому что у них уже есть Даня. Значит, не для того семья нужна, чтоб род продлить… — заканчиваю я, и они снова переглядываются. Нож умолкает.

— Может быть, чтоб не чувствовать себя одиноким? — беспомощно говорит Саша. — Чтобы был человек, которому ты мог бы рассказать о своих бедах, о счастье своем. Разделить с ним все это, — успокоившись, ровно и монотонно продолжает Саша, и кажется, что из него начал разматываться стальной прут голоса. Он выматывает из себя простые смыслы, но почему-то звучат они по-новому. Так, словно для того, чтобы услышать по-новому старые слова, их нужно произнести именно Сашиным голосом, и чтоб кадык равномерно ходил по горлу вверх-вниз, как поршень, словно он, кадык, и есть тот семейный комок, в котором собирается любовь к членам семьи и обида за них.

— Как тебе из Каменска-Уральского видится государство? — продолжаю я.

— Да никак.

— Но если бы не оно, не было бы сейчас у Дани лекарства…

— Да, действительно, когда касается каких-то глобальных проблем, то сразу вспоминаешь о государстве. Я смотрел в интернете про Данину болезнь и понимал, что в принципе от меня ничего не зависит. У меня никогда не будет таких финансовых возможностей. И я понимал, что без помощи государства не вылезти никак. Ну а в плане нас… то есть молодежи… Я думаю, может, время еще не то. Может, не пришло еще время, когда у молодежи будет и хорошая работа, и оплачиваться она будет соответственно…

— Саша… — произношу я, и Аня снова убегает, чтобы не видеть, как я вопросами загоняю ее брата в круг. — Ты сказал: возможно, семья нужна для того, чтобы продлить род. Вот ты вкалываешь на заводе, получаешь восемь тысяч — что ты передашь своим детям? Свою бедность, неспособность дать им образование?

Саша смотрит на свои руки, лежащие на джинсах. Их голубая ткань оттеняет фиолетовые узоры на коже, и они еще больше кажутся продолжением свитера. Потом он смотрит на меня — так, словно я только что изрекла откровение, то, о чем он никогда не думал. И я понимаю, что действительно терзаю вопросами этих людей, в жизни которых все «устаканилось».

— Получается, мы эгоисты… — говорит Саша. — Любой родитель эгоист. Но нет… я не хочу своим детям такой жизни, как у меня. Нет, не хочу, — он мотает головой, и видно, что не сокрушается, а твердо намерен такой жизни для своих детей не допустить.

— А что же делать?

— Я сделаю все! Чтобы они получили образование и могли зарабатывать. И для Дани я сделаю все. Я буду просить. Я буду писать на форумах и у всех просить деньги для него. А еще после того, как Даня заболел, я увидел, что с людьми надо просто общаться, и они сами протянут тебе руку помощи.

— И доброту надо детям прививать, верность, поддержку, — на кухню возвращается Аня, которая из комнаты слышала все. — Наш папа работал шофером. Халтурил. Заработал денег на квартиру. Мне дал высшее образование. Красный диплом — это все родители мои. А его спрашивали: «Ради чего ты надрываешься? Ради чего халтуришь?» Он говорил: «Ради семьи моей».

— А давай в Гугле посмотрим, зачем нужна семья? — шутит Саша.

— Нет, ну понятно, — в тон отвечаю я, — чтоб было кому передать половину своих печалей, у нас же грустная страна.

— Для демографии! — смеется Аня. — А вот нам же государство помогло. До нас одна женщина с таким же ребенком судилась, и им через суд выдали лекарство. Поэтому нам уже судиться не пришлось. Не пришлось показывать государству зубы.

— А разве можно государству их показать?

— Ну, мы же не улыбаться в суд приходим. По федеральному закону наше заболевание внесено в список редких. Если вы это в законе прописали, будьте добры отвечать за свои поступки.