— Хорошо, что не упыри, — Сергей выходит из туалета в леопардовом халате, накинутом на спортивный костюм.
— Я ничуть не ставлю под сомнение ваши кулинарные способности, — важно говорит он, — но… может, включите конфорку под сковородой? Молли, сходила б ты в магазин за сметаной. А где грязное белье? Несите, закину в машинку.
Семейную идиллию нарушает приезд клиента. Лола угощает его чаем с драниками и развлекает беседой. Я, как мне было велено, молчу, смотрю в сковороду. Клиент — крупный, неприятный, но тоже обычный мужчина.
— Как ее зовут? — спрашивает он, показывая на меня.
— Она сегодня не работает, — отвечает Лола.
Я говорю себе, что скоро отсюда уйду, что просто готовлю здесь репортаж, но, находясь здесь, психологически не могу отделить себя от салона и работающих в нем девушек. Поэтому не могу подавить в себе чувство злости, вызванное вопросом клиента. Почему он меня не спросил, как меня зовут? Я что, вещь?
От армянина приезжает Ксюша и сразу же поднимается наверх с клиентом. «Тапочки наденьте. И чай, если хотите, можете с собой взять», — предлагает она ему.
Пьем чай. Через час Ксюша спускается.
— Он такой мужчина, — рассказывает она об армянине, беря с тарелки драник. — Добрый, внимательный. А этот… Ну не знаю, хороший дядька. Он уже пятнадцать лет в Калифорнии живет.
Ксюша поглаживает живот. Моя рука застывает над тарелкой — я вдруг понимаю, что ей это нравится.
Лола заказывает для меня такси: я улетаю в Москву. Приезжает тот же таксист, который увозил последнего клиента.
— Леша, а тебе этот последний клиент ничего не говорил? — спрашивает она его.
Леша нерешительно молчит, сжимая руками кружку с чаем.
— Говорил, — признается он. — Сказал, непуганые вы.
— В смысле — непуганые? Он что, напугать нас хочет?
— Ну, типа того. Сказал, ОМОН сюда нужно навести и ментов чкаловских. Говорит, все уже знают, что это за контора.
— Чкаловские здесь были. Я сказала, ничего платить не будем: у нас «крыша». Позвонила «верхним», те перезвонили этому рувэдэшнику: «Ты че там делаешь? Сдрысни». А он: «Почему не предупредили, что это ваше?» — «А кто ты такой, чтобы тебя предупреждать?!» Они извинились и уехали.
— Смотри какой человек! — обращается ко мне Лола. — Его чуть ли не с порога всего облизали, чаем напоили, накормили… Наверное, он конторский.
— Кто такие конторские?
— Оперативники, занимающиеся крупными салонами. За девочками следят.
— Следят? Зачем? — пугается Ксюша.
Все возмущены вероломством клиента. Сергея больше всего злит то, что «упыря-гомосека» кормили драниками.
— Не пиши о нас плохо, — просит Лола на прощание.
— Но я не могу воспевать то, чем вы тут занимаетесь.
— Просто скажи, что у девочек тоже есть душа.
Я еще в самом начале сказала: у рыбок есть душа.
Пельмень патриотизма
В белой куртке, брюках, тапочках и колпаке я, сложив на животе руки, застываю перед заведующей столовой Татьяной Николаевной. Она меряет меня взглядом, вздыхает и выталкивает себя из-за стола.
— Ирина Владимировна! — раскатисто начинает она еще в коридоре. — А Ирина Владимировна!
Из помещения показывается женщина в синей кепке.
— Девушку зовут Марина, — гаркает Татьяна Николаевна. — Берите, учите и обучайте!
Ирина Владимировна принимает меня с непроницаемым лицом и ведет по коридору. Ее спина очень прямая. Мы заходим в помещение с блестящими металлическими мойками, где пахнет рыбьей кровью и льдом.
— Есть, пить на рабочем месте запрещено, — произносит Ирина Владимировна тоном суровой, но справедливой надсмотрщицы. — Появляться в неопрятной спецодежде тоже. Вот тут, — показывает она на вход в темную тесную подсобку, — наш уборочный инвентарь. Уходя, девочки моют за собой полы.
Она останавливается возле большого металлического стола, на котором стоит полукруглый аппарат. Он не переставая вжикает тонкой пилой.
— Давайте, покажите ей, как с пилой работать, — Ирина Владимировна уходит.
— Ну, вот так берешь ножку, — одна из женщин берет с лотка размороженную куриную ногу. — Вот так вот ее сюда подносишь, — подносит к пиле. — И все. — Пила вгрызается в курицу, отрывая от нее желтую култышку.
— Так же порезаться можно… — прячу я руки под фартук.
— Можно, — соглашается она и отворачивается к лотку.