Другая дверь

– А ты сама? – Слава решил отработать один из вариантов, которые только что просчитывал в уме. – Ты можешь пойти в банк, – он увидел, как скривилось лицо старухи и тут же добавил, – ну, сделай это для меня, если я напишу, чтобы деньги выслали на твоё имя?

– Откуда у меня документы? – изумилась Песя. – Мне они к чему?

– А мне?

– Ну, меня тут и так все знают… А ты пришлый, чужой…

– Ладно… – кивнул он, соглашаясь. – У тебя есть кто-то, кто может посмотреть мои бумаги и сказать, годятся они или нет?

– У меня есть кто-то, – гордо сказала мадам Шнор, – кто, если твои бумаги не годятся, сделает так, чтобы они годились… Ну или сделает новые, ещё лучше твоих… Этого вдосталь?

– Конечно… – тут же согласился Прохоров.

Иного он от своей подружки и не ждал, но всё же было приятно, что старуха его не подвела.

– Шо ещё?

– Можешь ли ты мне достать такую большую толстую книгу, где собраны все адреса и телефоны Берлина?

– Так она ж на немецком…

– Ну, то, что мне там надо, – уверенно сказал наш герой, – я смогу прочесть и на немецком…

– Я спрошу… – задумчиво сказала старуха.

То ли прикидывала, у кого спросить, то ли пыталась сообразить, как человек, не знающий языка, собирается читать книгу на нём…

А Прохоров подумал, в какое он попал интересное время, где добыть фальшивый паспорт легче, чем справочную книгу.

Повисла пауза.

Наш герой судорожно пытался вспомнить, что ещё ему нужно от Песи, а та, в свою очередь, чего-то ждала. Наконец не выдержала:

– Ты, кажется, ещё хотел совет?

Ах, вот оно что…

Слава достал телефон, включил камеру, навел на старуху, поснимал её, как она подозрительно смотрит, потом пытается заглянуть на его сторону.

– Это шо?

Прохоров повернул к ней монитор, включил воспроизведение.

– Это я? – не то испугалась, не то обрадовалась старуха.

– Сколько должна стоить? – спросил наш герой.

33

Когда-то давно в детстве еще, мама (со слов её матери) рассказывала Прохорову, что в начале двадцатого века было такое странное развлечение в небольших провинциальных городах России – к приходу Петербургского поезда собирались состоятельные граждане с семьями.

Дресс-код?

Самое лучшее, галоши – обязательно…

Что делали собравшись?

А ничего…

Фланировали, раскланивались со знакомыми, обсуждали местных жителей и, главное, приезжих…

Потом поезд, отстояв положенное, уходил, а народ, нет, не точно, почтенная публика разбредалась по домам.

Вот примерно так, на манер этой самой публики и чувствовал себя наш герой на следующее утро, когда они с Песей Израилевной вышли «по делам».

День выдался совсем не осенний, чего, казалось бы, можно было ожидать от конца ноября. Скорей пахло весной, в лужах купались и дрались воробьи, тем самым портя красивую картинку голубого неба, а всё местное население, которое не в силах за старостью было уже починять и торговать, вылезло на улицу. Ну, кто не мог вылезти сам, делегировал туда же свою морду лица, просто выставив её из окна.

Слава вчера с вечера холодной водой выстирал трусы, с горечью размышляя о том, что выхода у него скоро останется только два. Или, когда единственный интимный предмет туалета истлеет, придётся переходить на ненавидимые с детского сада кальсоны. Или срочно надо богатеть настолько, чтобы можно было заказать какому-то портному пять пар по образцу.

Хотя, в общем, для нашего рассказа это не суть, суть в том, что бельё сегодня было чистое, рубашку у Песи наш герой тоже отнял свежую, а в руке у него была известная тросточка.

И, видимо, сочетание этих трех факторов – чистого и свежего белья, тросточки в руке…

Когда-то один актёр рассказывал Прохорову, как играл он кавалергарда в некоем фильме, и попалась ему там сцена, когда этот самый кавалергард стоит босиком на земле и беседует с дамой. Так вот, без сапог актёру никак не удавалось сыграть кавалергарда, и пришлось режиссёру снять эту сцену на крупняке (актёр стоял в сапогах, но их было не видно), а босоту подснимать на общем плане. Получалось, что сапоги те самые давали актёру ощущение кавалергардности, если так можно выразиться, а их отсутствие – тут же это ощущение убивало.

Так вот, тросточка в руке Прохорова была чем-то сродни тем сапогам – именно она, а не ботинки, пальто и сюртук, давала нашему герою ощущение причастности к тому миру, в который он попал волею случая.

Так что фраза наша «И, видимо, сочетание этих трех факторов – чистого и свежего белья, тросточки в руке…» теперь понятна и требует только своего завершения.

А завершение такое:

И, видимо, сочетание этих трёх факторов – чистого и свежего белья, тросточки в руке, а также удачное, гораздо более удачное, чем можно было ожидать, начало новой жизни, и давали нашему герою в это утро ощущение лёгкости, почти полета…

Откуда подобное ощущение пришло к Песе Израилевне, Слава точно не знал, но чётко видел, что пришло, и даже догадывался о причине.

Видно, очень давно, а может быть, и никогда в прошлой жизни, не удавалось старой еврейке пройтись вот так между змеюк-подружек с достойным кавалером, чтобы они, суки, видели и знали…