Другая дверь

Ну, вот вспомнился ему эпизод из совсем раннего детства, когда он, лет четырёх, а то и пяти, жил в подмосковном лагере. Родители снимали квартиру в Москве, девать его летом было некуда, и они отправили мальчика на всё лето в этот самый лагерь. Как он там жил, что делал, Прохоров не помнил совсем, но почему-то в памяти всплыла картинка: его приятель Костя (почему-то сохранилось его имя) нагадил, где не положено, воспитатели собрали всех ребят и заставили несчастного пацана взять лопату, подобрать то, что он сделал, и на виду у всех нести в туалет.

Как это описать?

В голове была только сама картинка: невысокий мальчишка с длинным, немного лошадиным лицом, несёт мимо здания, где расположился его отряд, на лопате нечто собственного приготовления. Слава не помнил, улюлюкали все в это время, рыдал ли сам Костя, даже слово «несчастный» применительно к герою этого эпизода приклеил он сегодня сам.

А был ли пацан несчастен?

Или веселился?

Никакого резюме, никакой морали из эпизода вынести не удавалось, а без этого Прохорову казалось, что нельзя… Что интересного в самой картинке, да ещё и описанной самыми банальными заезженными словами и образами?

Поэтому, провозившись целый день с эпизодами раннего детства…

… какие-то акации в Останкино, где родители снимали квартиру,

… гулянье на ВДНХ с непременным поеданием вафельных трубочек за десять копеек,

… непонятный парень, с которым он успел подружиться в последний день в очередном лагере, и так больше никогда в жизни его и не видел,

Прохоров решил этот период своей жизни бросить и не описывать.

Тем более что наутро (условное утро, как мы говорили выше) почти ничего из этого вспомнить не мог.

Как понял он после некоторого размышления, ему нужен был сюжет, чтобы одно цеплялось за другое, выволакивая из памяти картинку за картинкой, словно разноцветную гирлянду, уложенную в ящичек, из которого её тянут за специально приспособленную для этого веревочку.

И тогда он стал вспоминать и пытаться затвердить все события последних месяцев, начиная с того момента, когда снял квартиру в старом доме у Храма Христа Спасителя и споткнулся, ударился о стену, затем обнаружил в ней пролом, ведущий в начало двадцатого века. И о знакомстве с Надеждой, об их несостоявшемся романе, об отъезде дочери с зятем и внуками, о взрыве динамита, положившем конец всему этому происшествию, о визите Эндрю и Надин…

И навспоминал довольно много, когда однажды, очнувшись от полусна-полузабытья, обнаружил в камере обоих своих тюремщиков.

67

Это было странно и ничего хорошего не сулило. Как понимал Слава, обратно в двадцать первый век рвался обделённый Горох, а вот Лешего его нынешнее положение устраивало.

Зачем ему назад в шестёрки?

«Лидер строительной промышленности» хотел остаться лидером и потому так заунывно и пытался выяснить, как попасть обратно.

И его присутствие здесь было естественно и привычно.

А что тут делать Лешему?

Появление «босса» Прохорову не понравилось, потому что могло означать, что бесполезного клиента пришли кончать. Хотя и эту функцию с успехом мог выполнить сам «бывший»…

Слава подобрал ноги и сел.

– Ты, говорят, – начал Леший свою речь, – не хочешь сказать Гороху, как ему выбраться обратно?

– Не «не хочу», – отрицательно покачал головой Слава, отметив для себя это «как ему выбраться» – а не могу… Нечего сказать, тем более что от меня что-то скрывают. Что-то от чего может зависеть это самое возвращение…

– Что именно? – неприятно улыбнулся Леший.

Несмотря на улыбку, видно было, что он насторожился…

– Судьбу человека по фамилии Горностаефф…

Прохоров так и сидел у самой стены, на той груде тряпок, что служила ему постелью все эти дни. Бандиты расположились поодаль, видно, запахи и на них действовали…

Хотя по логике казалось, что вонь, грязь и всяческая мерзость – это как раз их среда…

– А кто это? – удивился Леший.

Горох всё время молчал и держался позади, как и подобает настоящему шестому номеру.

Или персонажу, задумавшему что-то нехорошее…

Например, двинуть чем-то тяжёлым по голое…

Или просто пристрелить…

По-любому, сзади удобней…

Как же они живут-то так?

Это же рехнёшься от постоянного напряжения…

– Человек, – Слава на мгновение задумался, потом понял, что говорить можно всё, хуже Федерико уже не будет, – придумавший машину времени, на которой вы сюда и добрались…

– Копчёный… – радостно завопил Леший. – Так он сдох, Горох его и пристрелил за то, что он не хотел нам сказать, куда ты делся…

– А кто сдвинул ручку? – поинтересовался Прохоров.

– Так он и сдвинул… – Леший явно имел в виду Федерико, но посмотрел на своего спутника. – Этот стрелял через дурацкое окно из комнаты, где стояли диван и стол, Копчёный там у себя начал заваливаться, я понял, что сейчас будет что-то нехорошее, и прыгнул за нашим рычагом, который тоже двинулся… Да только не успел чуть-чуть, мы уже тут оказались, а ручка у меня осталась…

Значит, шанс какой-то на то, что Федерико жив, есть…

– Не, Копчёный точно умер… – как будто услышал его мысли Леший. – Горох ему голову прострелил, я видел, как мозги брызнули…

Упокой Господи душу раба твоего…