Другая дверь

Вот тут возникла у Славы одна, казалось бы, трудная, но на самом деле для профессионала легко разрешимая морально-нравственная проблема. Он-то прекрасно видел, что перед ним не репринт, а оригинал. Бумага явно тряпичная, а такую делали или очень давно или для очень малотиражных библиофильских книг начала двадцатого века. Цельнокожаный переплёт тоже что-то значил – какой идиот будет тратиться, чтобы одеть обычный репринт в дорогую одежду. То, что такой репринт существовал, Прохоров помнил по единственному случаю в своей жизни. Много лет назад он в какой-то куче купил и такую вот брошюрку. И обрадовался, решив, что держит Бога за бороду, потому что в доступных каталогах нашлось только одно предложение: четвертое немецкое издание стояло за 19 000 фунтов. А на титуле того, что он держал тогда в руках, никаких упоминаний о новом издании не было, да и год был на четыре или пять лет раньше каталожного.

Кто тогда, а было это почти сорок лет назад, объяснил Славе разницу между веленевой бумагой и тряпичной, он уже не помнил, но с тех пор точно знал, что в шестнадцатом веке первый вариант не использовался – просто ещё не умели делать. Однако тут было совсем другое дело, даже если тряпичная бумага была специально изготовлена для этого издания (а с чего бы, ведь не десятиэкземплярная часть тиража какого-нибудь Аполлинера с гравюрами Пикассо), то всё равно – шрифты плясали, как и положено для такого раннего периода, и кустоды были неполными – всё указывало на то, что перед нами оригинал.

А морально-нравственная проблема решалась в их мире очень просто. Если ошибка в цене была следствием технической накладки, как в случае с недостающим нулем, или если марка на фарфоре заляпана грязью, а вещь только что куплена, и хозяин её помыть не успел – ты обязан был поставить его об этом в известность и выслушать реальную цену. А вот если ошибка проистекала от незнания – например того, что клеймо «SW», почему-то не упомянутое в книге Постниковой-Лосевой, принадлежит одному из мастеров Фаберже Стефану Вякеве или что Сирин – это псевдоним Набокова, то это уже проблемы продавца. Читай, учись, запоминай…

Поэтому Прохоров без всякого сомнения и малейшего зазрения достал ещё сто евро и расплатился.

Приобретение же ридера при Васиной помощи прошло быстро и хорошо: куплено было именно то, что хотел Слава, за осмысленные деньги, и он, помахивая тросточкой, отправился, наконец, домой, читать книгу зятя.

4

«Если бы кто-нибудь из стоящих на набережной Генуэзского порта 19 октября 1913 года обратил внимание на семью из четырёх человек (мистически настроенный читатель задумался бы над датой и заулыбался бы сочетанию «семь из четырёх», но мы, поскольку совсем не мистики, этого делать не будем), то заметил бы в их поведении нечто не очень привычное.

Во-первых, семью эту никто не провожал, что навевало мысль об эмиграции, когда все остальные родственники уже уехали и проводить-то некому.

Но для такого навевания, и это во-вторых, оказывалось, что у семейства слишком мало багажа. Конечно, вполне возможно, что основные тюки, баулы и чемоданы были загружены на судно раньше, тем более что пассажиры наши проследовали в каюты (именно так, семья заняла две каюты, а не одну, что для такого состава вполне и даже с лихвой хватило бы, и это было в-третьих) первого класса.

Но тогда возникала другая проблема – для такого варианта багажа оказывалось слишком много. Три больших саквояжа плюс две небольших сумки с помощью двух стюардов были быстро и почти аккуратно подняты на борт. Но ведь это означало, что никакой предварительной погрузки багажа не было. Вряд ли очаровательная мадам, слегка перешедшая тридцатилетний рубеж, явная жена отца семейства и мать двоих не менее очаровательных детей, в последний момент вспомнила, что забыла ещё восемнадцать платьев и пятьдесят две пары туфель…

Четвертой странностью был сам корабль, на котором обратившие на себя внимание пассажиры собирались отправиться в плавание. Построенный в 1883 году стодвадцатифутовый трехмачтовый пароход «Duca de Galiera», берущий на борт девяносто восемь пассажиров первого класса, сто восемь второго и семьсот восемьдесят четыре третьего, когда-то был кораблем, ну если не экстра, то уж, несомненно, первого класса.

Однако, похоже, лучшие времена его довольно давно миновали. Тридцать лет нещадной эксплуатации, плюс многократная штормовая Атлантика, а ходил корабль все эти годы из Европы в Южную Америку, сделали его почти убогой посудиной, сохранявшей, правда, кое-где былой лоск (карнизы для гардин над иллюминаторами были, например, в каютах первого класса до сих пор позолоченными), но в основном его давно утратившим.

Просто не по чину для такой приличной публики, которая привлекла наше внимание…

В-пятых, конечно, маршрут, хотя возможно, именно он нам всё и объяснит.