Другая Элис

Мне сказали, на этой неделе в отделении будут новые люди – группа пациентов с анкилозирующим спондилитом. Анкилозирующий спондилит – еще одна форма артрита, которая поражает позвоночник. Они приехали к вечеру, но я их не видела, потому что уходила вниз в бассейн на гидротерапию.

Я надевала ласты и неистово дрыгала ногами в теплой воде. Мысленно я старалась стряхнуть, вытряхнуть болезнь из своего тела.

Когда меня отвезли на инвалидном кресле в отделение, я заметила одну из новых леди. Она смотрела на меня, молодая и хорошенькая, со светлыми кудрявыми волосами, падавшими на лицо. Я села на свою койку и опять посмотрела на нее.

– Идите сюда и поговорите со мной, дорогая. Я Салли. Что у вас, милая?

– Ревматоидный артрит, – сказала я, подходя к ее койке.

– Я так и подумала. Я увидела это по вашему лицу и глазам. Я тоже так выглядела. – Она помолчала и высморкалась. – Мне поставили такой диагноз, когда я была почти ребенком. Мне было тринадцать. Это было ужасно. Я никогда не умела играть в школе в игры, и все в моем классе смеялись надо мной и дразнили. Ночью я спала вместе с моей сестрой, и она растирала мне ноги и ступни, потому что мне было ужасно больно. Я принимала только аспирин, но теперь лекарства более эффективные, исследования продвинулись вперед.

– Я надеюсь, что скоро лечение будет найдено.

– Не сдавайтесь. Что-нибудь непременно найдут. – Она сочувственно кивнула.

Я рассказала ей про теннис. Она рассказала, что любила гимнастику, но пришлось от нее отказаться. Впервые я поняла, что в моей лодке есть и другие люди. Они тоже не плыли туда, куда им хотелось. Жизнь не всегда складывается так, как тебе хочется. Но мы пассажиры этой лодки и можем помогать друг другу. Этой женщине всего лет тридцать. Хорошо, что я не единственная, кто в молодости столкнулся с этой болезнью. Впервые я не чувствовала себя одинокой.

Я не могла смотреть, когда толстая игла входила мне в руку. Меня готовили к переливанию крови. До этого уже был один сеанс – мешок крови ввели мне с очень медленной скоростью, на мешок ушло четыре часа, а сейчас мне требовались четыре мешка. Куда бы я ни шла, я таскала с собой капельницу. Она стала моей подружкой.

Четвертый мешок. У меня покраснело лицо, и я стала как пьяная. Сиделка посоветовала мне лечь в постель и отдохнуть. В постель? Но меня распирало от избытка энергии, у меня гиперактивность. Чью волшебную кровь мне влили? Может быть, кровь Штеффи Граф или Линфорд Кристи? А еще лучше – Синди Кроуфорд. Раз уж вы помогаете мне, дайте и такое тело, как ваше. Какое необыкновенное ощущение – сознавать, что твоя кровеносная система основательно промыта и получила свежую кровь. Элен написала мне недавно: «Хорошо еще, что твой характер не растворен у тебя в крови, иначе ты стала бы законченной шизой!»

Я никогда не сдавала кровь, когда была еще здоровой, но теперь поняла, как это важно. Я решила сказать Эндрю, Элен и моим друзьям, чтобы они немедленно сдали кровь.

На следующее утро мне предстояла стероидная инъекция. Я с нетерпением ждала ее, зная, что она облегчит мне боль. Моя болезнь любит стероиды и поглощает их с огромным аппетитом.

Стероиды мгновенно творили со мной чудеса. Я чувствовала себя заново родившейся, а не так, словно меня переехал темной ночью огромный автобус. В это утро я откинула одеяло, вскочила с постели и сразу приняла душ. Мне не надо было лежать, собираясь с силами. Мое тело было легким, ходить стало гораздо легче. Я видела свои щиколотки, а не мешок с жидкостью, прилепленный к ногам. Интересно, куда ушла вся жидкость?

Друзья и родственники присылали мне открытки. От Элен они приходили каждый день. Одна из них – «Восход солнца» Клода Моне. Сестра знала, что я люблю эту картину, а еще говорила, что не хочет, чтобы в больнице меня считали всеми забытой. Ребекка писала мне из Австралии, где она плавала с маской и трубкой вдоль Барьерного рифа. Том прислал мне письмо из своей коммуны в Сент-Дэвидсе в Уэльсе; спрашивал, как мои ноги, и сообщил мне, что ходит на занятия, где они читают Библию, и что сварил на ужин сосиски. Кажется, он был счастлив. Эндрю прислал открытку из Лондона, где устроился на работу. Я никогда не могла разбирать его почерк – как будто по странице пробежал паук, испачканный в чернилах. От бабушки я получала цветочные открытки, их выбирала для нее леди из местного почтового отделения. Было что-то трогательное в ее посланиях, написанных дрожащей рукой и посылавших мне нежную любовь и молитвы.

Себ долго не писал. Его последнее письмо было безразличным. В самом конце он написал: «Надеюсь, что у тебя все нормально», словно какой-то посторонний мне парень. Его слова казались мне пустыми. Что ж, он хотя бы не исчез окончательно, утешала я себя. Я глядела на некоторых больных, лежавших по соседству со мной, – у них не было ни открыток, ни цветов. Неужели у них нет никого из близких? Как это печально.