— Знаешь, Саша, чего никогда не надо делать, так это горем меряться. У вас с Серёжкой убили родителей, у меня — детей, — не успевшего родиться Ирмантасика Балис всегда воспринимал как полноценного сына. — У Мирона — вроде, никого не убили. И что? Будем его этим стыдить?
— Не будем… Извините, Балис Валдисович, я не хотел Вас обидеть.
— Понимаю, что не хотел. Но аккуратнее надо.
— Буду аккуратнее. Только, я ведь не Вас лично имел в виду, а вообще…
— Что — вообще?
— Ну, понимаете, как… Вы, в смысле Армия, нас ведь уже не защитили. Понимаете, уже. Нас убивали, а вас, не лично Вас, ну, понимаете… Вас рядом не было. А теперь вы говорите — мы защитим. А где вы были раньше?
Балис долго молчал: в словах казачонка была горькая правда.
— Ты прав, Саша, — произнес он наконец. — Мы, в смысле Армия, виноваты перед вами. Перед тобой, перед Серёжкой, перед другими ребятами, вашими ровесниками. Но постарайся понять и нас: Бочковского, меня, Мирона. Мы знаем, что такое война, потому что это — наша работа. Мы знаем, как это страшно. Мы знаем, что детям на войне — не место. Да, мы не смогли спасти ваши семьи, дайте же нам хоть немного искупить свою вину. Дайте спасти хотя бы вас.
— А Вы уверены, что так — вы нас спасаете?
— Уверен.
— А нас вы, конечно, спросить не считаете нужным?
— Знаешь, Саша, я никогда не верил ни в богов, ни в эту, как её… реинкарнацию. Как говорится, умерла — так умерла. И поэтому твердо убежден, что лучше жить, чем умереть.
— Всегда?
— Всегда, если речь не идёт о предательстве.
— А прятаться в тылу — не значит предавать?
— Смотря о ком речь. Если прячется от Армии военнообязанный взрослый человек — это одно. А если речь идёт о… тебе сколько лет?
— Четырнадцать было, когда на Тропу попал.
— Вот. Серёжка говорил, что ему двенадцать. Ещё младше. Вас никто воевать не звал, вы добровольцами пошли, правильно?
— Правильно, и что?
— И то, что, по уму, как относится к вашей доброй воле — это наше дело. Да только не слушаете вы это "по уму"… Вот и получается…
Балис не закончил: что именно получается, было отлично понятно обоим. Разговор себя исчерпал. Глаза слипались, усталость, которую они гнали от себя во время марш-броска, навалилась с новой силой. Говорить можно до утра, но лучше поспать хотя бы пару часов.
Капитан расстегнул ремешок часов. Часовые деления и стрелки светились холодным светом.
— Смотри, сейчас на моих часах — почти полпервого ночи.
— Ух, ты…
Сашка не удержался от восхищенного возгласа: часов с подсветкой ему видеть не приходилось.
— А почему они светятся?
— Фосфоресцируют, — машинально ответил капитан, но тут же вспомнил, что это слово мальчишке не должно быть знакомо и пояснил: — Они покрыты особым составом, содержащим фосфор, который светится в темноте.
— Ага, понятно.
— В три часа меня разбудишь. Держи.
Он протянул Сашке часы и пистолет.
— Только смотри, стрелять в случае самой крайней необходимости.
— Я понимаю…
— Знаю, что понимаешь. Но всё равно инструктирую, знаешь такое слово?
— Конечно, знаю, — с обидой в голосе ответил мальчишка.
— Так вот. Если заметишь какую-либо опасность — сразу меня буди. Самодеятельности не надо. Всё ясно?
— Так точно.
— Вот и отлично. Согрелся?
— А то…
— Точно?
— Что я, врать, что ли, буду?
Врать — не врать, но показать ситуацию лучше, чем она есть на самом деле Сашка, конечно, был вполне способен. Уж на это Балис за годы курсантства и службы насмотрелся достаточно. Но проводить еще одну воспитательную беседу смысла не имело.
— В таком случае, жертвуешь свой плащ для нашей лежанки. Мой стелим, твоим накрываемся. До трех — твоё дежурство, с трех до рассвета — моё…
Ночью их никто не потревожил. В город путники вошли вскоре после рассвета, едва заспанная стража открыла ворота. Гаяускас немного волновался, что стражники прицепятся с расспросами, но обошлось.
Помятая одежда и небритая щетина Балиса, конечно, доверия не внушали, но бродяжничество в этих краях никогда не считалось преступлением. Дело стражников — оберегать добрых горожан от разбойников и душегубов, а уж с бродяжками горожане и сами должны разбираться.
Гораздо больший интерес путники вызвали у человека, наблюдавшего их вход в город через узенькое окошко караулки. Управитель Лечек время от времени заходил поболтать со стражниками о том, о сем, сыграть партию-другую в зуж, угостить винцом, а где и ссудить несколько маретов. Мало ли какие услуги могут понадобиться благородному лагату Маркусу Простине? Позаботиться о людях, которые будут готовы их оказать, всегда лучше заранее.
— Кто это в город вошел? — поинтересовался Лечек у стоящего рядом осьминия.
— Имп их знает, — равнодушно ответил командир караула и широко зевнул.