Другая история

У Алексея перехватило дыхание. Вот это да – а он, как пятнадцатилетний мальчишка, уже нарисовал себе в голове картинку: как осторожно он подвозит ее к крыльцу подъезда, как они прощаются до следующей недели. «Дуралей» – заклеймил его тот, другой, сидящий внутри, наблюдающий за его действиями и так редко, только в самых непонятных ситуациях вмешивающийся и берущий на себя рычаги. «Дуралей», лучше не скажешь.

– Да… Да, конечно. Увидимся во вторник. Хорошей дороги тебе.

– Спасибо, друг мой. Увидимся.

Щелкнуло реле, сработавшее от прикосновения пропуска. Вот и всё – она ушла. Вышла на задний двор, в другой выход – туда, где парковка для сотрудников.

Алексей постоял еще с минуту, сказал себе под нос почему-то: «доброй ночи» – и вышел. Дуралей.

Мотор чихнул и завелся. Он бросил машину рывком с парковки на пустую дорогу. Автомобиль без пассажиров он водил резко, хорошо чувствуя, где заканчиваются возможности немолодой конструкции. «Ну, что ж – хоть с машиной у нас полное взаимопонимание», – подумалось ему.

Через несколько минут оказавшись на Третьем кольце, он почти перепрыгнул Савеловский мост. Мигнул угловатыми габаритами, рыкнул на случайные легковушки: те, как маленькие рыбки, распуганные сомом, кинулись врассыпную, и полетели по своим делам.

Он подумал о чем-то, щелкнул передачей. Улыбнулся и взял трубку, набрал номер.

– Привет, друг мой!

– Привет! А я, тем временем, почти доехала.

– Я тут понял: ты забыла у меня кое-что.

– Что же?!

– Немножко тепла, немножко уюта, капельку хорошей компании.

– Ничего себе! Друг мой, спасибо тебе за эту часть вечера! Это было что-то… настоящее. – Он почти видел, как она засмеялась в ответ, как будто и в самом деле порадовалась.

– Спасибо за вечер, – сказал он. – И доброй ночи.

Ночь наступила в нём и сомкнула над городом свое темное кольцо.

12.2013

Она видела странный сон.

Она стояла на краю крыши и видела летний город. Под опускающейся зарей тот был красив и почти нежен – с юга дул теплый ветер, медленно стыли под вечерней прохладой тяжелые бетонные плиты «Авангарда», пахло мягким летом.

Она смотрела куда-то в горизонт, где крыша дома, стоящего через улицу, несла на себе странную фигурку невысокого человека. Он то подходил к краю, то отходил. Солнце застыло, и свет смешался с тенью в розовом вальсе.

– Стоит там, да? Он это? – женщина, подошедшая сзади, была очень старой и перемещалась, опираясь на такую же старую трость. На самом деле, трость ей не была нужна уже потому, что женщина умерла давно, и сейчас мысль о ее смерти показалась какой-то спокойной и закономерной.

– Да.

Женщина посмотрела на нее, она обернулась в ответ – в пол-оборота, так, чтобы не потерять из виду фигурку на крыше дома напротив, и кивнула.

– Здравствуй, маленькая.

Свою прабабушку она видела вот так вот едва ли не в первый раз. Надо же – даже и не выглядит на свои, вроде… И смотрит на нее хорошо. И улыбается.

Фигурка на крыше дома напротив снова подошла к краю.

– Что он делает? – она спросила прабабушку, как будто та могла знать что-то про человека на той далекой крыше. – Что ему надо от меня?

– А почему ты думаешь, что надо? – прабабушка улыбнулась неживой, но не страшной улыбкой. – Зачем ему от тебя что-то? Он вообще не здесь.

– А я ему зачем?

Прабабушка тихо засмеялась.

– А что ты думаешь сама?

Она удивилась вопросу – и так было все понятно.

– Ну, он же мужчина. Что мужчине от женщины может быть надо? – она встряхнула гордо красивыми светлыми волосами. – Если мужчины приходили так ко мне, у нас… – Она задумалась. – Тогда мужчина становится любовником, может, потом мужем становится. Они без этого не могут, все одного и хотят.

– Кривой гвоздь забиваешь, – усмехнулась старая женщина. – А если ничего не хочет? Если душа у него не так устроена?

– Душа? – она вспомнила: что-то он такое присылал ей почитать. – Да, душа у него… «…лучше никому не знать, что у каждого внутри…» – процитировала она по памяти. – Ну, все равно – как это, не хочет?

– Так бывает, маленькая, – прабабушка усмехнулась. – Он на тебя смотрит – как в воду падает…

Он внезапно посмотрел на нее через крышу – она не видела его глаз, но почувствовала, как что-то тянется к ней, как будто издалека. Это происходило одновременно и снаружи, и у нее внутри – и внутри даже больше, чем на крыше, где она стояла.

– Он не сам себе душу устраивал. Он служит. – Старая женщина смотрела на правнучку с любовью, как смотрят на маленького непонятливого ребенка.

– Кому? Чему? – усмехнулась она прабабушке, как будто та могла знать ответ.

– Да хоть бы и чему, – старой женщине, похоже, понравился вопрос. – Тебе-то что? Ты зачем меня спрашиваешь? Иди, вон, с ним говори.

– Я его не понимаю, – она растерялась. – И подпускать ближе его нельзя – ну вот он придет, и что я делать буду? Зачем он мне нужен? У него какая-то своя жизнь, все всё про него знают.

– А что ты чувствуешь? – прабабушка устала стоять и присела на краюшек покрытого гудроном бортика, продолжая смотреть на правнучку.

– Я? – она удивилась. – Я… ничего не чувствую. Спокойно… и все. Я всегда спокойна.