Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

Конец XIX и начало XX века были временем быстрых общественных перемен в России, которые наложили свой отпечаток и на однополые отношения. Отмена крепостного права в 1861 году и индустриализация 1880–1890-х годов привели в крупные города большие массы народа, нуждавшегося в работе (преимущественно мужчин, но не только). Существенная часть приезжих прибывала только на время или на сезон; у многих оставались в деревнях жены и семьи. Кто-то оседал, закладывая основу городского пролетариата Петербурга, Москвы и ряда других промышленных центров. Жилые помещения для рабочих были переполнены. Большинство обитало в бараках и ночлежках. Порой в одну комнату набивалось множество постояльцев. Случалось, одну постель делили несколько человек, множество работников поселялись непосредственно у хозяина и прямо в мастерских[132]. Быстрая поступь индустриализации в России сопровождалась ростом числа городских рабочих-мужчин, не имевших ни жилья, ни денег, чтобы воспроизвести в этой среде крестьянский семейный уклад. В Москве при царском режиме число молодых мужчин-рабочих сексуально активного возраста значительно превосходило число женщин. Они ютились в одном помещении, и это лишало их возможности завести семью или привезти из деревни жену и детей[133]. Хотя традиционные формы патриархальной солидарности и взаимного контроля, такие как артель и землячество, сохранялись и в городе, они далеко не всегда способствовали поддержанию принудительной гетеросексуальности, характерной для деревенской жизни. В промышленных центрах России мужчины находили удобные случаи для выражения сексуальности в своем кругу. Используя новые возможности, они трансформировали традиционную модель взаимного мужского эроса русской маскулинности. Зарождалась городская гомосексуальная субкультура.

Появление «гомосексуального мирка»

Гомосексуальная субкультура начала зарождаться по мере того, как в конце XIX века обе столицы России росли и развивались. Она выработала свои собственные географии сексуализированного городского пространства, свои ритуалы установления контакта и последующего общения, свои знаки и жесты, особый братский язык. В рамках этих ритуалов, жестов и языка эта субкультура создала поведенческие роли для участников процесса, часто основанные на принципах рынка мужского секса. Эта субкультура также процветала в частных пространствах и домашней обстановке. Вне улиц – в квартирах и банях – некоторые мужчины-гомосексуалы стремились развить и коммерциализировать взаимную мужскую сексуальность и мужскую проституцию. Другие использовали пространства, изолированные от внешнего мира (как домашние, так и другие), для создания партнерств на основе взаимного чувствования; они творили поэтику и историографию гомосексуальности, способствовали культуре сексуально-гендерного диссидентства. Исследование географий гомосексуальных Петербурга/Петрограда/Ленинграда и Москвы позволяет установить непрерывные тенденции и новые, иногда противоположные, направления развития гомосексуальных практик царской и советской эпох. Оно также позволяет понять семиотику этой субкультуры и то, как она использовала домашние и коммерческие пространства по обе стороны временного раздела в 1917 году.